10 марта -14 апреля 2017– Odéon -Théâtre de l’Europe
« И вдруг минувшим летом », первая постановка Стефана Брауншвейга в качестве директора Одеона-театра Европы, вряд ли может претендовать на художественный манифест – Теннесси Уильямс для него автор случайный. Но это прекрасно сделанный спектакль психологического театра, и, по общему мнению, одна из лучших работ самого режиссера последних лет. Причем постановка Брауншвейга (он же и автор сценографии) на удивление традиционный театр, никаких видеотехнологий и иных гаджетов, но в сегодняшнем контексте это звучит почти освежающе ново.
История сфокусирована вокруг фигуры погибшего прошлым летом Себастьяна, которого мы никогда не увидим на сцене, что не мешает ему оставаться главным смыслоообразующим стержнем всего происходящего: его мать, миссис Винэбл обсуждает с врачом психбольницы, доктором Цукровичем, возможность лоботомии племянницы Кэтрин, которую она считает виновной в смерти сына. Виновной не в том смысле, что убила, а в том, что увлекла, увела у матери, и тем самым подтолкнула к неминуемой гибели. Кэтрин, ставшая свидетельницей гибели Себастьяна во время их совместного путешествия, описывает ее неправдоподобно страшно, что, по мнению миссис Винэбл, лишний раз подтверждает сумасшествие. Доктор должен заставить ее замолчать навсегда, в обмен чрезвычайно богатая миссис Винэбл обещает щедро спонсировать клинику. Ключом к пьесе, как часто случается у Бранушвейга, становится сценография: когда открывается занавес, перед нами предстает роскошный сад-джунгли – гигантские папоротники, сухие лианы, застилающие свет, и огромные, в человеческий рост, красные цветы с устрашающе открытыми плотоядными бутонами. Почти такой, как описан драматургом, с той лишь разницей, что он, несмотря на все великолепие, кажется искусственным. Таков, по Брауншвейгу, сад-мир Себастьяна, хрупкого цветка, поэта и эстета, задыхающегося в искусственной золотой колбе, созданной вокруг него влюбленной матерью. И оттого завороженного настоящей жизнью в самых крайних, диких, жестоких ее проявлениях.
Болезненное бессилие Себастьяна культивируется матерью, так как делает его пленнником ее силы. Появление юной красавицы Кэтрин разбивает магически замкнутый круг: девушка также заворожена избранностью Себастьяна, как и его мать, но в отличие от последней, в ней нет силы, она сама бесконечно нуждается в поддержке. и тем самым « выпускает » Себастьяна в незащищенное пространство стихии жизни. Невозможно сегодня ставить эту пьесу без оглядки на легендарный фильм Джозефа Манкевича: Брауншвейг помнит как Теннесси Уильямс возненавидел голливудскую трактовку, решавшую все действие в сугубо реалистическом ключе, к тому же главным героем оказывался не Себастьян, а Кэтрин в страстно -эмоциональном исполнении Элизабет Тейлор. Брауншвейг возвращается на круги своя – мы все в зачарованном пространстве Себастьяна. И все – пленники наших психозов и наваждений: во втором действии вокруг сада смыкаются спутившиеся с колосников белые стены, превращающие его в кабинет психиатора.
На главные роли Брауншвейг выбрал поразительных трех актрис. Люс Мушель (Luce Mouchel)- настоящий аристокл трех поразительных акратический изыск и невротическая одержимость сыном, что сближает ее с миссис Винэбл Кэтрин Хепберн.
Виржини Колeмен (Virginie Colemyn) -мать Кэтрин, передает почти физическое ощущение униженности и абсолютной зависимости от богатой родственницы. Кэтрин является на сцену как затравленный зверек- тоненькая хрупкая Мари Ремон (Marie Rémond) кажется совсем измученой: опытом соприкосновения с миром Себастьяна, его страшной смертью, а теперь еще и ненавистью миссис Винэбл. В фильме героиня Элизабет Тейлор излечивается под воздействием гипноза, практикуемого доктором Цукровичем. В спектакле Брауншвейга субъектами гипноза оказываемся все мы: финальный монолог актрисы – видение Себастьяна, растерзанного нищими под палящим солнцем Кабеса-де-Лобо обладает такой эмоциональной силой воздействия, что почти неважно, правда ли это. На самом деле. мы все, включая миссис Винэбл и доктора, верим. Хотя, возможно, это лишь образ, родившийся в душе Кэтрин, чтобы передать глубину потрясения: ведь она любила Себастьяна.
На этом фоне странно выглядит выбор на роль доктора -поляка актера африканского происхождени. С точки зрения правдоподобия -ничего неестественного, ведь действие происходит в Новом Орлеане. Но тут противоречие с автором, в первой же ремарке детально описавшего своего психиатора: блондин, « холодно-прекрасный, очень-очень красивый. И речь, и манера старой женщины свидетельствуют о том, что она – во власти его ледяного обаяния» (Перевод Виктора Денисова). Это невероятная рафинированная красота доктора зарифмована с красотой Кэтрин и Себастьяна, именно она дает право входа в зачарованный сад, выступает как своего рода знак превосходства над окружающим миром, данный свыше. К тому же и актер посредственный – как оказалось, выбор режисссера диктовался исключительно новомодной тенденцией, требующей представлять на французской сцене не только белых.
Crédit photo: Elizabeth Carecchio