6 -26 июля 2017– Festival d’Avignon
Так случилось, что два спектакля, показанные в первые дни фестиваля, «Die Kabale der Scheinheiligen. Das Leben des Herrn de Molière» Франка Касторфа и «Парижане», поставленные Оливье Пи по его собственному роману, оба обращаются к теме «художник и власть», Но разделяет их, кажется, бездна. Впечатление разности усиливается еще и тем, что оба помещают свои действа в пространство площадного, балаганного театра. Так что сравнение напрашивается само собой. И оно, увы, не в пользу директора Авиньона.
Проказники парижане как они есть –версия Оливье Пи
Спектакль играли на сцене Фабрики (Fabrica). Действие происходит на фоне огромного, перекрывающего зеркало сцены типично парижского османовского фасада, тогда как подмостки представлены в виде шахматной доски, не лишённой безусловного сходства со знаменитыми колоннами Бюрена в Пале-Рояле. Фасад оказывается мобильной установкой, меняющей конфигурации, следую за авторской фантазией (впечатляющая сценография от постоянного соавтора Пи, Пьера-Андре Вейца).
У Пи – прямолинейный, хоть и весьма разветвлённый сюжет, повествующий о приключениях современного Растиньяка по имени Орельен. Только в отличие от персонажа Бальзака этот амбициозный провинциал, приехавший завоевать столицу, – режиссёр, и делает карьеру не через связи с жёнами влиятельных банкиров, а в среде гомосексуальной тусовки: чиновников от культуры и всемогущих достигших славы пожилых артистов. (Что все именно так и происходит, можно не сомневаться, Пи утверждает, что произведение автобиографическое, и уж кому, как не ему, знать правду). Весь спектакль по сцене бегают абсолютно голые молодые люди (наш Растиньяк и его возлюбленный, страдавший от сложных комплексов взаимоотношений с отцом поэт-меланхолик Лукас), лихо пробивающие себе дорогу среди сильных мира сего, ничего так не ценящих, как молоденьких мальчиков. Так вот, между двумя вечеринками, где среди потоков шампанского трахают мальчиков, и решается судьбы культуры во Франции. Чтобы мы не сомневались, о чем идет речь, параллельно показывается мир профессиональной проституции, где девицы, трансвеститы и прочие представители самой древней профессии без отрыва от работы борются за политические права «труженников секса». Несомненно, войдет в анналы истории апофеоз парижской вечеринки, где знаменитого старика-хозяина трахают огромным искусственным фаллосом. Сатирические сценки оказываются наиболее удачны (балаган для режиссера – это метафора краха, обвала политики), но приемы Пи и его постоянного сценографа все те же, что мы видели в других его работах. И темы в сущности те же. И повторяются из спектакля в спектакль, как и эти голые мальчики, которые ведут себя все более бесстыдно, и все более бесстыдно спектакль Пи превращают в оду гомосексуальной любви. Из спектакля, можно сделать только один вывод: что всем в Париже заправляет гомосексуальная мафия, и все назначения на высшие посты в культуре происходят потому, что кто-то трахается с очередным влиятельным стариком. А уж чей старик победит – зависит от способности того выстроить интригу внутри кулуаров власти. Но ладно ещё, если бы столь продвинутый сюжет облекался бы в какую-нибудь улетную авангардную форму, а то здесь все это играется в эстетике традиционного старого театра. Будь я злой, добавила бы, что это хороший бульвар.
Типичные шутки от Пи, «я специально ставлю скучно, чтобы сойти за интеллектуала» настолько дежавю, что уже не смешат… И все это длится 4 с половиной часа! Игры голых мальчиков под патетическую музыку – это ода радости от Пи. Единственная положительная эмоция –потрясающий Филипп Жирар, он хорош и в роли трансвестита, и монаха, и в своей постоянной ипостаси во всех последних спектаклях Пи – отца-растлителя, от которого все зло.
Художник по Касторфу : и святой, и блудница
Если «Парижане» Пи – жанровые картинки, иллюстрирующие тему, «Die Kabale der Scheinheiligen. Das Leben des Herrn de Molière » Касторфа –широкое размышление о судьбе художника вообще, отправной точкой которого становятся роман «Жизнь господина де Мольера» и пьеса «Кабала святош» Михаила Булгакова.
Начинается все с булгаковской оды творцу из начала романа «Жизнь господина де Мольера», где роль Булгакова прикидывает на себя актриса Софи Ройс. Потом бисером сквозь действо проходят история Мольера с Мадлен, женитьба на Арманде, сговор вокруг Тартюфа. Сам же спектакль, длившейся 6 часов, – свободная игра ассоциаций, за которой не всегда можно угнаться (особенно при наличии субтитров), и на самом деле, чтобы понять все мельчайшие детали, стоило бы посмотреть второй раз, но этого увы, уже не сделаешь – в Авиньоне сыграли последний спектакль Берлинского Фольсксбюне в последний раз.
В действе Касторфа, сочиненном как сложный монтаж аттракционов, сопрягаются не только Мольер и Булгаков. Внутри ещё – мучающийся, орущий, кривляющийся в муках рождения шедевра другой большой Художник – кинорежиссёр Фассбиндер (и его, и Жана-Батиста играет гениальный Александр Шеер). Плюс тексты Мольера, Расина и Корнеля, плюс импровизации самих актёров – и про себя любимых, и про театр вообще, и в самом конце, иронично-отвязная пародия на Касторфа, его фобии (« А для вас спектакль должен быть как Олимпийские игры для атлетов, а вы тут показываете состязания региональной лиги»), его творческое кредо, которое он продолжает защищать и сейчас, когда власти Берлина лишили его созданного им уникального театра, заменив модным интендантом со стороны.
Труппа Фольксбюне играла на огромной круглой сцене Выставочного Павильона. Круг сцены освещен цветными лампочками, что ещё больше усиливает сходство с ареной цирка. В спектакле три места действия (сценография от постоянного соавтора Касторфа, сербского художника Александара Денича). Смысловой центр сценического пространства – повозка старинного передвижного театра на переднем плане, воссозданная в малейших деталях. Здесь играются большинство театральных сценок из жизни Мольера и его комедиантов. Но не только. Это же место бесконечных импровизаций актеров Касторфа о ремесле. Сцена-арена погружена в полумрак. Откуда-то из самой ее глубины, из самого чрева появляются и исчезают силуэты актеров, передвигаются королевские павильоны – в одном спальня, во втором – салон. Стены спальни обиты обоями с логотипом Луи Витона, над шатром вертится золотой круг с эмблемой Версаче – недвусмысленный намек на современных королей. То, что происходит в павильонах на втором плане, снимают на камеру – из этих крупных планов Франк Касторф как всегда делает центральный элемент своего коллажа, где смешаны- перемешаны эпохи и персонажи.
Все чрезмерно, все предельно театрализовано – ярмарочный площадной стиль, утрированный грим, откровенное ерничание. Сталина, который разговаривает по телефону с Булгаковым, играет тот же виртуозный фигляр Георг Фридрих, что и Людовика: у них одинаковые манеры не то вора в законе, не то развязной поп-звезды, и похожие костюмы, с той лишь разницей, что у Короля-Солнце – парик, и накидка побогаче, Сталин- тот попроще будет, сойдет и кепочка. В итоге, получается, что и актеры, и властители лицедействуют (чего стоит только крупный план Короля провоцирующего архиепископа Парижского своими похотливыми ласками; или воображаемый звонок Сталина в МХТ). Властители представлены сатирически, но и творцы – при всей любви к ним автора спектакля, не святые. Был ли великий Мольер куртизаном? Был, хотя, конечно, не в такой степени, как это описал Булгаков, проецирующий на французского драматурга 17 века в значительной степени свою собственную историю. Ну, вот у настоящего Мольера все было не так трагично, зато у настоящего Мейерхольда, впавшего в немилость к властителю – еще страшнее: второе действие начинается с паузы – очень серьезно читают последнее письмо режиссера, где он рассказывает о пытках в тюрьме, тогда как над сценой навис гигантский силуэт вырезанного из картона Сталина. Эпизод прерывает придворная музыка французского Великого века. Касторф трактует тему художник и власть с каким-то ёрническим скоморошьим стёбом. Эти двое друг друга ненавидят, все их, кажется, противопоставляет, но получается, друг без друга жить не могут. Касторф жестоко смеется и над чопорной спесью власть имущих, и над уязвимостью художника, вынужденного идти на компромиссы, заискиваться перед властью, чтобы иметь возможность воплотить на сцене свои творения. А власть вульгарно манипулирует артистами, зная, что они от нее зависят. Фильм Фассбиндера, который разыгрывается в спектакле, назывался «Осторожно, святая блудница». В какой-то момент понимаешь, что название ну не совсем случайное: может быть, в какой-то степени любой артист, даже великий, тоже несет в себе частицу этой святой блудницы?
Но вот Жанне Балибар (известная французская актриса не в первый раз играет с труппой Фольксбюне, и большая часть роли – на немецком) это определение подходит точно. Прогуливаясь от сцены к сцене в корсете кокотки, Балибар – Мадлен Бежар откровенно свободна и бесстыдна, но только ей под силу и это бесстыдство, и высокий стиль расиновской трагедии, и еще бог знает какие актерские шалости. Балибар здесь – вечная женственность (потому старая Мадлен ее моложе юной глупенькой Арманды) и вечная Театральность, как соль земли, соль жизни. Мадлен не хочет умирать, как не хочет уходить со сцены. Впрочем, у Франка Касторфа это одно и то же. Другой француз труппы – Жан-Дамьен Барбен. Барбен играет маркиза д’Орсиньи, бретёра и бабника. Но еще он – Актер Актерыч, которому подвластны все регистры, своего рода мужской эквивалент Балибар.
Что получается? Перед нами две труппы, театральная и съёмочная, мы наблюдаем их ссоры, муть, любови и ревности, истерики и страхи, и преклонение колен перед сильными мира сего, будь то король, вождь народов или всемогущий продюсер. И все со страстью крайней, все с чрезмерностью, присущей, как обычно, актерам Касторфа. Но. Из всего этого хаоса на наших глазах собирается нечто чудесное, происходит преображение из каботинских игр в великое искусство, превышающее его создателей со всеми их человеческими слабостями. Потому получается что вся эта грандиозная неразбериха, затеянная Франком Касторфом, – гимн театру и Художнику. На этом поставим точку.
Crédit photo: Christophe RAYNAUD DE LAGE