26 января -10 марта 2018 – Odéon Théâtre de l’Europe
Худрук Одеона Стефан Брауншвейг представил свой главный спектакль сезона – «Макбет» Шекспира. Нам уже давно объяснили, что сейчас не время трагического героя. Эпоха шекспировских героев и злодеев, «людей одинаково сильных и в добре, и в зле», от нас решительно далека. Мы уже привыкли и к тому, что Макбет и его леди – люди вполне обычные, в чем-то даже, так сказать, заурядные. Но вот играть Шекспира почти как комедию бульвара – это можно сказать ноу-хау Брауншвейга, так что после премьеры растерянные зрители, похлопав для порядка, так и не знали что делать, то ли смеяться, то ли плакать.
Понятно, что все действие перенесено в наше время, и король Дункан напоминает современного политика, из элиты. А брутальный шотландский военачальник–цареубийцa превратился в армейского генерала, более так сказать демократического происхождения. Макдуф и свита – тоже светские политики, люди хорошего общества и хорошего тона. Банко убивают мужики из спецназа и т.д. Декораций две: одна, своего рода прохожая, в которой и пол и стены из белого кафеля- морг, бойня для скота? И еще кухня леди Макбет с витриной для ножей на видном месте – понятно, что это то самое ружье, которое «выстрелит ». Вторая символизирует «коридор власти». Периодически кафельные стены раздвигаются на помпезную дворцовую залу, в стиле Версаля: посредине всегда накрытый стол, над которым огромный парадный портрет женщины. Только она нарисована не в фас, а как бы вполоборота, и кажется смотрит прямо на зрителя зловещим взглядом горгоны. Впрочем, картина написана дурно, как и вся декорация в целом довольно тяжеловесна (автор сценографии- тот же Брауншвейг). В финале появится маленькая инсталляция из одинаковых синтетических елей: так режиссер представил Бирнамский лес. Понятно, что и развязка здесь достойная – побегали немного, порезвились, и вот уже Макдуф появляется с окровавленной головой «злодея», совсем как в гиньоле.
А открывают спектакль опереточные ведьмы – все три кокетливые молодухи, немного хиппари, и все три – беременны. «Ведьмы совсем не страшые у Шекспира, они ведь никого не убивают», – считает режиссер. «Функции ведьм – освобождать смертных от их навязчивых внутренних желаний и фантазмов», они – своего рода проекция бессознательного героя. Освободили, весело покривлявшись, и весело же исчезли. А в 4-ом акте они разродятся пластиковыми младенцами, которые и предскажут Макбету дальнейшую судьбу вместо призраков, указанных в шекспировском тексте.
Другое открытие режиссера – роль Макбета отдана чернокожему актеру, Адаме Диопу. Но никаких африканских страстей или аллюзий: это спектакль не про африканского диктатора, это про человека вообще. Пусть, мол, зритель привыкает, что актерами служат не только европейцы. Идея сама по себе не плохая и не хорошая, если актер ее оправдывает своей игрой. Но только никакого дополнительного смысла Диопа, играющий с жанровой характерностью, не привносит. Разве что опускает трагедию до комических ситуаций. А вот комическая у Шекспира сцена с привратником чересчур затянута, и от того не смешна. Зато громы в изобилии, с адским шумом открываются и закрываются двери, вместо молний сцену под зловещую музыку окутывают видеопроекции дымов и туманов: так в диснеевских мультфильмах представляют места обитания злодеев. Но от этой четы Макбет все равно не страшно. После убийства короля, они сидят на кафельном полу, обнявшись окровавленными руками, и запивают горе водкой из горлышка. Мелкие злобные интриганы, больше чем на персонажей Шекспира, они похожи на супругов Тенардье из «Отверженных» Гюго. Но даже у тех эмоций было как-то побольше.
Вообще, история складывается какая-то очень прозаическая. Хлое Режон – Леди Макбет и вовсе кажется попала сюда случайно из какой-то другой пьесы, скорее всего современной мелодрамы. А сцену сумасшествия играет так, как будто речь идет не о расплате за страшное убийство, а об обычной бессоннице от невроза, кажется, еще немного, и захочется ее, бедную, пожалеть. Но если главные герои делают какие-то усилия – остальные просто проговаривают текст. Вместо шекспировских «бури и ярости» («жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла») остался только невнятный однообразный звук. Ску-у-чно, господа!
Единственная режиссерски интересно выстроенная сцена из всего спектакля – Макбет перед боем. Уже сошла с ума жена, замок окружен, и кажется, что все потеряно. Но нужно сражаться. Ведь ведьмы предсказали, что никто, рожденый женщиной, его не победит. Но ему самому, все , в том числе и победа, в общем-то уже не нужны. Он все же приказывает оруженосцу принести доспехи. Тот тщательно его снаряжает. Но через несколько минут Макбет, как в прострации, их снимает – не потому, что уже знает, что Бернамский лес на него пошел, а потому, что только смерть и желанна.
Crédit photo: Elizabeth Carecchio