Парижский театр «Bouffes du Nord/Буфф дю Нор» выложил спектакль Питера Брука (при  участии Мари-Элен Этьен) «Фрагменты » по текстам Сэмюэла Беккета. Он идёт на английском языке с французскими субтитрами.  Спектакль неоднократно возобновлялся после премьеры в 2006 году.  Здесь запись 2015 года. Смотрите запись, читайте рецензию на спектакль в театре Bouffes du Nord в 2008 году.

Статья  была напечатана в газете « Русская мысль » в марте 2008 года

Восьмидесятитрехлетний Питер Брук, мэтр, один из величайших режиссеров мира, показывает в своем театре «Буфф дю Нор»  спектакль-вариации на темы Беккета, «Фрагменты» ( при участии Мари-Элен Этьен, Marie-Hélène Estienne ). Спектакль был поставлен в Париже, к столетию Сэмюэля Беккета ( 1906-1989). И подобно тому, как сам Беккет, родившийся в Ирландии, но большую часть жизни проживший в Париже, писал по-французски и по-английски, так и спектакль Брука играют сегодня на двух языках – всю неделю по-английски с французскими субтитрами, а в субботу и воскресенье- по-французски. Первоначально, два года назад «Фрагменты» были поставлены на французском языке, правда для  актеров английского театра Complicitе,  бывших выпускников знаменитой парижской театральной школы Жака Лекока –  Марчелло Маньи (Marcello Magni) и Джоса Хубена (Jos Huben). К этому дуэту добавляется женский голос,  актрисы театра Сomplicite, Кэтрин Хaнтер ( Kathryn Hunter). Потом в сентябре 2007 года в Лондоне Питер Брук выпустил для них  вторую, английскую версию постановки, с которой спектакль целый год колесил по миру, играя на всех континентах, от Америки до Гонконга. И вот теперь «Фрагменты» вновь вернулись в Париж.

Питер Брук пишет о Беккете: «Сегодня, оглядываясь назад, мы видим,  что все  ярлыки, приклеенные к драматургу- отчаявшийся, мрачный, пессимистичный,-  оказались ошибочными. На самом же деле Беккет заглядывает в непознаваемую бездну человеческого существования.  Его спасает  юмор – да и нас с вами тоже, он  отвергает всяческие догмы и теории, которые предлагают лишь благовейное утешение. На самом деле, вся его жизнь была лишь тяжким постоянным поиском истины».

Последняя простота        

Три актера в пустом пространстве сцены. Поражает аскетическая последняя простота «Фрагментов»- возможно, нужна была целая жизнь, полная  всех и всяческих экспериментов со всеми мировыми традициями, чтобы прийти к этой простоте.
Что такое «Фрагменты»? Это собрание пяти коротких сценок, поставленных по пьесам Сэмюэля Беккета «Фрагменты, театр I», «Рокаби или Колыбельная», «Сцена без слов», «Никто», «Приди и уйди». Несколько этюдов о безысходности и тщете человеческого существования. Горечи и трагизму неизменно сопутствует улыбка – ну если не сострадания, то хотя бы сочувствия нашей общей участи смертных, то есть все окрашено особым абсурдистским юмором Беккета. Брук называл эту особенность беккетовского письма «странной иррациональной радостью». Именно такого рода радость   находим мы и в спектакле самого Брука. В первой сценке – встреча слепого скрипача   с безногим бомжем в инвалидном кресле, их жестокие  опыты общения, трогательные  попытки  соединить свои  «одиночества» и отчаянная невозможность этого акта.  В какой-то степени парабола удела человека вообще – невыносимая пустотота бытия, гамлетовская дилемма быть или не быть (« почему ты до сих пор не покончил с собой», – настойчиво выясняет у слепого безногий. «Видишь ли, мое несчастье в том, что я недостаточно несчастен»,- отвечает последний).  Тот же дуэт  – высокий  худощавый Хубен и маленький коренастый Маньи, как своего рода вечный дуэт двух клоунов, появится позднее в «Сцене без слов». На подмостках- две огромные белые сумы. Из них по очереди,  по указанию идущей откуда-то с небес стрелки, выбирается  на сцену человек. «Сцена без слов» в блестяще разыгранных пантомимических этюдах предлагает зрителям два взгляда на одни и те же движения и поступки. Взгляд первый, пессимистический. Человек (Марчелло Маньи) лишь открыв глаза, тут же  с отвращением  и брезгливостью смотрит на окружающий мир. С этим же ощущением он чистит зубы, моется, одевается, выходит на улицу. Потом достает из кармана морковку, – и лишь откусив, перекашивается от отвращения.  Солнце, еда, одежда  – все вызывает у него злость и раздражение.. День заканчивается так же, как и начинается. Ничего хорошего не было, нет и по определению быть не может. 
Взгляд второй, оптимистический. Человек (Джос Хубен) открывает глаза и с радостью воспринимает окружающий мир. Мир не изменился – он выполняет абсолютно те же движения, до идентичности,  что и Марчелло Маньи, – так же чистит зубы, одевает тот же костюм, так же выходит на прогулку. Но там, где пессимист  видит  сплошной мрак, оптимист находит отражение солнца. Даже пресловутая морковка кажется ему тончайшим из деликатесов. Впрочем, заканчивают оба одинаково- в мешке. Как упоительно смешно, как безнадежно горько! А между двумя мужскими  сценами, контрапунктом, трагическое соло Кэтрин Хантер в новелле «Рокаби или  Колыбельная». Одинокая женщина сидит весь день у окна, и смотрит в окно напротив, разговаривая сама с собой о том, что она все ждет и ждет  –  вдруг там появится  другая «странствующая живая душа», подобная ей самой. Актриса повторяет эту фразу бесконечно, и   она постепенно становится поэмой и  музыкой, музыкой  абсолютного бездонного одиночества. А потом, когда одиночество окажется непреодолимым, женщина спустится вниз к креслу-качалке, и все также разговаривая сама с собой, укачает себя – к смерти. Гипнотический пронзительный голос, беспомощное, сжавшееся в качалке маленькое  тело и  невозможный, как будто из глубины отчаяния взывающий о помощи, взгляд. В последней сценке «Приди и уйди»  участвуют все три исполнителя: это нежно-ироничный этюд о встрече трех подружек, ставших старыми и смешными, но упорно не замечающими своего трагикомического положения. Трагическое по Бруку никогда не бывает ни пафосным, ни абстрактным, всегда остается на земном, человеческом уровне. Кого бы ни ставил мастер – Беккета или  африканский скетч, он всегда равняется на Шекспира:  «Его ( Шекспира ) цель всегда сакральна, метафизична, но он никогда не допускает ошибки, состоящей в слишком долгом пребывании на высшем плане. Шекспир знает, как трудно человеку быть в компании с абсолютом, и он постоянно опускает нас вниз на землю… Мы должны принять тот факт, что мы не в состоянии увидеть и постичь все. Поэтому после невероятных усилий и смутных проблесков Реального, мы должны принять свое поражение, упасть на землю, – и начать сначала».

Наша справка. Питер Брук, один из самых значительных режиссеров ХХ века,  родился в Лондоне 21 марта 1925 года,  в семье выходцев из Российской империи. Его отец,  Семен Брук, в юности активно участвовавший в революционном движении,  покинул Россию в 1907 году. После учебы в Оксфорде Питер работал с разными труппами, включая Королевский Шекспировский театр,  оперу «Ковент-Гарден» и  театры лондонского Уэст-Энда. Бруку был двадцать один год, когда Б.Джексон, взявшийся обновить Шекспировский Мемориальный театр, пригласил его в числе других молодых режиссеров в Стрэтфорд-на-Эйвоне. Питер поставил целый ряд пьес Шекспира, сразу сделавших его знаменитым. Среди других легендарных шекспировских спектаклей  Брука-  «Гамлет» и «Король Лир» с Полом Скофилдом.  В 1963 Брук начал эксперименты по реализации положений «театра жестокости» А.Арто, результатом которых стал тоже легендарный  спектакль «Марат / Сад» по пьесе П.Вайса.  В 1970 по приглашению Жана-Луи Барро  Брук  переехал в Париж, где организовал Международный центр театральных исследований, в котором работал с актерами разных рас,  культур,  школ. В поисках средств обновления театра труппа Брука исколесила весь мир, вплоть до самых отдаленных африканских селений.
В течение многих лет Брук был последователем русского мистика Георгия Гурджиева, чье влияние можно ощутить , в частности, в «Собрании птиц», по персидской поэме 12 в. В 1984 в репертуаре Центра появился поставленный Бруком 11-часовой спектакль по древнеиндийскому эпосу Махабхарата. Из фильмов Брука наиболее известны «Повелитель мух», «Модерато кантабиле».   Кстати, жена Брука, английская актриса Наташа Парри- тоже русского происхождения. «У нас дома все, кроме меня, – рассказывала мне их дочь, режиссер Ирина Брук, – говорили по-русски, я была крещена в православной церкви на rue Daru. Я и мой старший брат Саймон воспитывались у маминой мамы, Елизаветы. Она родилась в Москве, но покинула Россию вместе с родителями после революции. Благодаря ей в доме царила какая-то поистине чеховская атмосфера, так что я выросла посреди грез о России».

Crédit photo: Ernesto Rodriguez