7 мая-28 июня  –  Odéon-Théâtre de l’Europe

Эдмон Ростан написал «Сирано де Бержерака» в 1897 году. Первый акт пьесы происходит в Бургундском отеле, в 1640. Режисcер Доминик  Питуазе переносит действие в современную Францию. А точнее, в психиатрическую больницу. Но удивительно, отказавшись от романтического флера, плюмажа и фрез, знаменитый гасконец Ростана не стал менее поэтом. Сирано с совсем не героической внешностью, которого с мощным темпераментом играет  Филипп Торретон, продолжает оставаться  для зрителей образцом французского национального духа. После триумфального турне по Франции спектакль, поставленный в прошлом году в Бретани, добрался наконец  до Парижского Одеона.  ( В июне 2014  Ф.Торретон получил  Приз французского Синдиката критиков  как лучший актер года).

«Сегодня такого, как Сирано, наверняка признали бы сумасшедшим и заключили в психушку, – говорит Филипп Торретон, известный французский актер театра и кино.- Мы живем в очень стандартизованном мире, где царствует фальшивая дерзость. Эпоха, где все выровнено,  выпрямлено».  В таком контексте Сирано де Бержерак  воспринимается как вызов сегодняшнему  миру политкорректности, где цель оправдывает средства, где  и царь,  и бог – личный комфорт. Режиссер Доминик Питуазе, директор Национального театра Бордо, расположенного в  Аквитании, частью которой была историческая Гасконь, словно решил напомнить, что подлинные французские герои – это поэт-бретер Бержерак,  как и другой знаменитый его современник и гасконец, мушкетер д’Артаньян, о котором  Ростан упоминает  уже  в первой сцене своей пьесы.

В старом русском театре пьеса состояла в разделе «бенефисных». По сути, и здесь – бенефис актера, Филиппа Торретона.

Итак, все действие  этого «Сирано де Бержерака»  происходит в палате или общем коридоре психушки – выложенный белым кафелем пол, унылые стены, рукомойник, неухоженные лица, больничная одежда, кто в чем, столовка, где раздают еду, нехитрый быт, пронзительно холодные лампы дневного света. И музыкальный автомат, на котором время от времени врубают музыку – Элтон Джон, рок-группа Queen  и джаз вперемешку с отрывками из классики.

 Так, в своего рода прологе долго проигрываются рок-мелодии, под которые, кто как может, резвятся пациенты. Спиной к нам в кресле посреди сцены сидит  какой-то тип  с забинтованной головой, не реагируя на происходящее –  то ли спит, то в беспамятстве. Тогда обитатели психушки начинают разыгрывать начальные тирады пьесы Ростана с целью раздразнить, вывести из оцепенения этого человека. В какой-то момент тот резко поднимается с кресла и вступает в диалог от имени  Сирано. Так и остается непонятно, то ли это пациент, принимающий себя за Сирано, и играющий эту роль, то ли Сирано, попавший в психушку. «В глубине, посредине, под галереей с ложами, вход в театр. Большая дверь, которая все время растворяется, чтобы впустить зрителей», – читаем мы в первой авторской ремарке Ростана. Здесь эта  дверь, через которую входят и выходят со сцены больные, условно обозначает пространство театра, где они начинают разыгрывать действо о Бержераке.

Питуазе резко ломает канон героического бретера со шпагой наперевес и в шляпе с плюмажем. Герой романтической драмы оказывается в психушке, что само по себе нонсенс. И внешность у него самая нелепая: немолодой мужичонка в белой майке, тренировочном костюме и кедах. Плюс,  в самом деле, обладает носом самым что ни на есть уродливым. Первая сцена,  поединок с Вальвером, оборачивается банальной потасовкой, в которой Сирано не самым рыцарским образом отделает противника кулаками и другими подручными средствами. Но чем дальше, тем больше человек с такой прозаической  внешностью оказывается героем, готовым  бороться за честь, красоту, справедливость и все другие высшие истины. Уродливая внешность снимает пафос, лирические любовные тирады звучит в устах Филиппа Торретона неожиданно проникновенно и нежно. Перед нами Сирано уязвимый, и от того более человечный. Остальные – и товарищи по несчастью, и персонажи разыгрываемой драмы о Бержераке, и хор, поддерживающий своим присутствием главного протагониста. Более или менее удачно разыгрывают жанровые сценки, клоунские гэки и прочее, прочее. Кондитер Рагно Жан-Мишеля Бальтазара, как и полагается, умилительный и наивный толстяк, пародийный тип фанфарона из комедии дель арте – Де Гиш Даниэля Мартена, стенания трагика Монфлери у Жана-Франсуа Лапалюса и вправду напыщенны и глупы, как в балагане. Сирано тоже начинает игру, почти скоморошничая и ерничая, чтобы прийти в финале к «гибели всерьез». Спектакль Питуазе, естественно, не может не напомнить  о знаменитой пьесе  «Марат/Сад» Петера Вайса, где пациенты госпиталя  для умалишенных Шарантон разыгрывали действо об убийстве Марата. Но там была изысканная интеллектуальная игра, политический диспут, а здесь тот же прием  скорее служит рамой для вневременной истории о  Сирано де Бержераке.  Временами  проскальзывает тень  Макмерфи-Николсона из «Полета над гнездом кукушки» – психушка как убежище, последнее пристанище, чтобы остаться самим собой и свободным  в этом  безумном мире. Сирано, как известно, печален, оттого, что влюблен в свою кузину, красавицу Роксану. Капризница Роксана в этом спектакле – Мод Вилер, рыжеволосая юная медсестра, совсем девчонка. Ничего от жеманницы 17 века, но так же прелестна, и  любовный трепет, который вызывает она у всех присутствующих, сразу понятен. Кристиан   Де Невиллет (Патрис Коста)- новенький, недавно попавший в больницу, и в самом деле красавчик, особенно по сранению со всеми  остальными завсегдатаями заведения. Сирано Филиппа Торретона прежде всего поэт – не только потому, что сочинитель, но потому что живет как поэт, с «чрезмерностью в мире мер», бросая вызов всем опасностям.  Но прежде всего – судьбе. Поэт лирический – весь смысл его существования замыкается на любви к Роксане. Зато вся  мистическая тема Луны, что так  чаровала и влекла Сирано Ростана, полностью снимается, как вообще тема Сирано – философа, мистика, ученого,  автора книг «Путешествие на Cолнце» и «Государство Луны». Сирано здесь- нелепый чудак, мечтатель и солдат, борец. Еще он-  защитник слабых, обездоленных, чести и безкорыстности. Что так пронзительно звучит в наш век корысти. Когда Торретон хорошо поставленным голосом опытного комедианта произносит знаменитые тирады Сирано «Спасибо, нет!»(Забыв о гордости и об искусстве чистом, c почтеньем посвещать поэмы финансистам. Спасибо,нет. В салоне у вельмож прикинувшись буфоном, ловить усмешечки с восторженным поклоном. Спасибо,нет!) зал после каждой сентенции разражается аплодисментами. Несмотря на прозаическое окружение, перед нами разыгрывается все та же романтическая драма о героическом французском поэте, его прекрасной Даме и вечном дуализме духа и плоти. Много чисто театральных придумок – когда Кристиан признается в ответной страсти к кузине, Сирано  притащит на сцену пластиковый пакет,  из супермаркета, в котором  хранит свои письма к Роксане. (Контраст между убогой обстановкой и возвышенностью чувствований  только усиливает зрительскую симпатию к Бержераку).  А потом натянет  вдоль стен ярко синюю веревку, и под звуки классической музыки  будет развешивать на ней письма-сонеты к Роксане. Кристиану останется только снимать и читать.

Ночная сцена у балкона Роксаны, в которой Сирано становится устами и душой, а Кристиан – лицом любви, придумана как беседа по скайпу. Сирано с компьютером в руках слагает свои изысканные любовные признания, в то время как над сценой крупным планом мы видим лицо Роксаны, преображающееся под звуками этого голоса, и постепенно переходящего от удивления к настоящей любовной истоме,  которую  французские критики уже окрестили «литературным оргазмом».  Трое не составляют странное целое, Роксана занимается любовью виртуально с голосом Сирано, чтобы потом продолжить,  уже в физическом акте – с Кристианом.  А поэт останется на сцене один, и будет метаться, не находя себе места – так рыцарь из куртуазной поэзии трубадуров  приносил себя в жертву ради идеальной любви   к  Прекрасной даме. И в сцене осады Арраса мы видим все происходящее словно сквозь  лихорадочный взгляд  влюбленного: Роксана, появляющаяся среди осажденных, как  по мановению волшебной палочки, одета в розовое платье принцессы из диснеевского мультфильма, де Гиш – в театральном костюме 17 века,  напоминает ряженого, и все остальное тоже  – только галлюцинация воспаленного сознания. И только  разговор на троих, когда Роксана, усевший на узкой больничной кровати между Сирано и Кристианом, говорит о том, что будет любить его даже обезображенного, оказывается неожиданно пронзительно настоящим. И этот момент близости всех троих почти смущает своей откровенной чувственностью, настолько невыносимой, что становится понятно – гибель Кристиана была самоубийством.

В последней сцене, действие которой происходит через 14 лет в монастыре,  на тоненькую нежную Роксану  одевают костюм с  бутафорскими подкладками,   чтобы состарить тело,  сделать его тяжелым. И вот перед нами зрелая уставшая женщина –  ожидая приход  кузена, Мод Вилер с усердием, долго и  кропотливо,  нарезает фрукты.  В финале фантазм реализуется полностью,  режиссер дарит герою  настоящий театральный костюм де Бержерака, кстати, копию исторического костюма, в котором играл первый исполнитель роли, Поклен. Торретон умирает, как и положено романтического герою – красиво, со шпагой в руках и с рыцарской удалью, (именно так можно было бы перевести последнюю реплику «avec panache», которая в переводе Т.Щепкиной-Куперник звучит как « мой рыцарский султан! »).

 Впрочем, чтобы снять патетику, Питуазе  раздавил ее чистым трешем – в заключение  из музыкального автомата звучит популярная песенка французского рокера Алена Башунга: «Voyez-vous ces êtres vivants ?»

Crédit photo: Brigitte Enguérand