17-26 марта 2016 – Théâtre de la Colline

Спектакль «Splendid’s», на английском языке с американскими актерами, который можно увидеть в Парижском театре de la Colline, одна из лучших постановок пьес Жене последнего времени. Артур Нозисьель (Arthur Nauzyciel), худрук Национального театра Орлеана(CDN Orléans) поставил « Splendid’s»(Отель Сплендид), предварив его  24- минутным фильмом Жана Жене 1950 года «Песнь любви». Этот черно-белый этюд о любовной экзальтации заключённых в тюремной камере, за которыми подглядывает надзиратель, заразившийся их энергией страсти и оттого разделивший с ними круг пенитенциарной несвободы, обернувшейся умопомрачительной свободой желания, когда-то был запрещён и считался порнографией. Сегодня же картина, с которой давно снят упрек в порнографии,  воспринимается прямо противоположно, как  чистой воды  визуальная поэзия, преодоление несвободы через эротическое томление, снятое на таком лирическом порыве, почти в экстазе, что дух захватывает. Этот завораживающий любовный ритуал как преамбулa к «Отелю Сплендид» задает тон всему спектаклю, поставленному как ритуальное действо, один из главных героев которого -полицейский, перешедший  на сторону гангстеров, читается  как своего рода  двойник надзирателя из фильма.

        Пьеса начатая автором  в 40-е годы одновременно со «Строгим надзором», относится к той эпохе, когда он еще часто попадал за кражи в тюрьму, а закончена в  тот момент, когда Жене, благодаря поддержке парижских интеллектуалов, получил высочайшее президентское помилование, поставившее точку на его тюремном периоде. Поэтому сегодня многие воспринимают загадочный «Отель Сплендид», текст которого был уничтожен самим автором, и лишь случайно оказался достоянием общественности в  90е годы, как своеобразное прощание  Жене с  воспетым им миром  преступников, с им же созданной мифологией тюрьмы, сделавшей его писателем. «Я писал в тюрьме,- признается позднее сам Жене. – Выйдя на свободу, я погиб».  Действия пьесы происходит на верхних этажах роскошного отеля, где  в  судорожном ожидании последнего штурма полиции собрались гангстеры. Некоторое время назад они захватили  дочку американского миллионера и требовали выкупа. Но внезапно оказывается, что  они случайно убили заложницу. Главарь банды, Жан, переодевается в женское платье, чтобы сыграть роль убитой девушки.  Но тут его ждет та же участь – его убивает один из членов банды, тот самый бывший полицейский, двойной предатель.

      Артур Нозисьель, очень точно следуя поэтике Жене, отказывается от категорий переживания, перед нами ритуал, в котором гостиничный коридор в блеклом, словно потустороннем свете (художник по свету Скотт Зиелински) оказывается лишь преддверием  смерти. Нозисьель много работал в Америке. Этот же спектакль поставлен  в Орлеане, но  с американскими актёрами – их особая,  очень  физическая игра и то, что они говорят на английском (на английском говорит и Ксавье Галле, единственный француз труппы), придаёт постановке сходство с американскими гангстерскими фильмами. (Известно, что при написании пьесы, автор, отсиживающий свой срок за мелкие кражи, вдохновлялся сумеречной романтикой классического голливудского полара). Сцена все время погружена в полумрак, декорация представляет собой две пересекающиеся под углом диагонали  гостиничного коридора болотно-зеленых оттенков, так что те, что выходят из комнат на другом конце коридора, видны зрителям, но недоступны взгляду гангстеров на противоположной стороне, что создает перманентное ощущение опасности. Мощные обнаженные тела, покрытые сплошь татуировкой, самые настоящие автоматические ружья, а не какие-то там театральные муляжи, – подчернуты все признаки маскулинности, как их любил Жене.

Но трактовка Нозисьеля не предполагает никаких прямых пересечений с реальностью, гангстеры здесь лишь  фантазматические фигуры, позволяющие выразить вечные страхи и импульсы человека в ритуале предельной красоты: игра актеров стилизована, все действо представляется как хореография (постоянный соавтор Нозисьеля Дамьен Жале/Damien Jalet),  сцены насилия поставлены как замедленный танец. (Справедливости ради заметим, что эта замедленность в какой-то момент все-таки оборачивается ослаблением зрительского интереса).

       Режиссер говорит, что для него восемь персонажей «Сплендида» образуют единое тело, как может быть един последний выдох перед неминуемой смертью. Предельная эстетизация с особой силой выявляет магию слов и жестов, реальность видится настолько размытой, что в ней, как в гипнотическом сне,  кажется неочевидной сущность каждого, отсюда возможность зеркальных отражений, обмена ролями, череды предательств, завязанных на эротике (по Жене, акте предательств и преступления по природе своей эротичен). «Сплендид» в постановке Нозисьеля, в конечном счете, танец к смерти. Очень соблазнительная конструкция, так близкая Жану Жене, признававшему в одном из своих манифестов « единственным достойным для театра местом – кладбище » («L’étrange mot D’»): «смерть стала бы здесь одновременно более близкой и более легкой. А театр – более серьезным[1]». Французский тоже присутствует в спектакле – это авторские дидаскалии, своего рода комментарий извне, которые через репродуктор доносит до нас голос Жаны Моро.  Голос знаковый со всех точек зрения – и потому, что это легендарная актриса, и потому, что она- современница и близкий друг Жана Жене, здесь своего рода посланник самого автора.

Crédit photo: Frédéric Nauczyciel

[1] Перевод Сергея Исаева.Цит.по «Как всегда об авангарде», ГИТИС, 1992, стр.146