16 января-23 марта 2014, 15 мая-27 июня 2015 – Odéon-Théâtre de l’Europe; 13 -17 июля 2015 –Фестиваль им. А.П.Чехова, Москва

Спустя 3 года после триумфа в роли Бланш Дюбуа в спектакле К.Варликовского «Трамвай», Изабель Юппер вновь вернулась на сцену Одеона-театра Европы в «Ложных признаниях» Мариво. Это вторая постановка Люка Бонди после назначения его директором Одеона – если «Возвращение» Пинтера в прошлом сезоне было встречено критикой скептически, «Ложные признания» были почти единодушно провозглашены в Париже спектаклем номер один. Мнение «Европейской Афиши» с большинством не совпало.

 

На волне всеобщего восторга по поводу нового спектакля Люка Бонди осмелюсь заметить: постановка профессиональная, но скучная.

Пьер Мариво (1688-1763), пожалуй, самый известный французский комедиограф после Мольера. Прекрасный драматург, выразивший, как никто, двойственность своей эпохи, века Просвещения и галантных похождений, и, как никто, пытавшийся их гармонизировать, остался в истории театра как создатель особого стиля. «Мариводаж» – богатая полутонами, щедро нюансированная любовная игра, выраженная в языке; изысканно-манерный разговор влюблённых, плетение кружев из тонкой паутины чувств. Тонкий исследователь психологии любви, но вовсе не автор психологического театра: Мариво, не будем забывать, писал для актеров Итальянской Комедии!

«Ложные признания» – четвёртый спектакль Бонди по Мариво за долгую его карьеру в театрах Европы. «Еще один  сюрприз любви», с французскими актёрами, показанный на Осеннем Парижском фестивале 2007 года, помнится до сих пор: упоительная и субтильная чисто театральная игра над бездной Маркизы (Клотильда Эсм) и Кавалера (Миша Леско), спектакль современный по взгляду на мир, но напоминающий о мариводаже как особом театральном стиле, где игра – король. Там все было зыбко и двойственно. В новом Мариво Бонди все, кроме сцены финала, внятно, четко обозначено. Царство парижского шика (звёздный кастинг плюс костюмы от Диора для Юппер) и добротного старого театра.

Три года спустя после триумфа в спектакле К.Варликовского «Трамвай» (по «Трамваю желание» Т. Уильямса) Юппер вновь вернулась на сцену Одеона.

Изабель Юппер – актриса уникального диапазона, которой доступно все, и психологические бездны героинь Сарры Кейн, и высокая трагедия Медеи, и надрыв Бланш Дюбуа, и чисто формальное совершенство, когда подобно актёру восточному театру, актриса становится только жестом и голосом, как в «Орландо» и «Квартете» Боба Уилсона, которые она в разные годы играла здесь же, на сцене Одеона-театра Европы. В новой постановке Бонди богатая палитра актрисы используется, скажем мягко, по минимуму.

Героиня «Ложных признаний», богатая вдова Араминта – идеализированный образ женщины парижских салонов 18 века, сочетающей чувствительность с кокетством, остроумие с несколько искусственной наивностью. Араминта в концепции Бонди – парижанка решительно современная, деловая женщина, чуждая претенциозной грации и жеманства прошлых веков. Высший класс как раз состоит в том, что никакого кокетства. Кокетничает простая служащая, Мартон, Араминте Юппер, свободной в чувствах, уверенной в своём социальном статусе и положении в обществе, это ни к чему. Простодушие Мортон-Манон Комб только оттеняет ироничный интеллект хозяйки.

Спектакль начинается с заставки – Изабель Юппер в атласной пижаме занимается под руководством наставника гимнастикой тай-чи, очень модной сегодня в среде интеллектуальной элиты. То есть здесь пытаются обуздать природу не через согласие чувств (концепт Мариво и человека Просвещения), а через тренинг, избавляющий душу от тревог и печалей. Все рационально – ведь в спектакле речь идет о деньгах, о власти, о фабрике чувств. Меньше всего это «игры обольщения».

На авансцене бюро деловой женщины, заваленное счетами, брошюрами, выделяется печатающее устройство. Чтобы назначить встречу, Араминта заглядывает в еженедельник. Изабель Юппер – вполне практичная бизнес-леди. Разве что платья меняет от сцены от к сцене c лёгкостью заправской кокетки – ах, эти элегантные длинные белые платья и высокие каблуки, не вяжущиеся с домашней обстановкой! Ах, добавим мы, эта все еще прекрасная, как девчонка, Изабель Юппер, несмотря на очень почтенный возраст! Понятно одно, весёлая и богатая вдова из начала спектакля любви не ищет. Можно предположить, что в поклонниках и так отбоя нет. Араминта пребывает в своем искусственном мире, и все время немного навеселе – слуга по любому случаю и вовсе без

случая подает ей бокал шампанского. Отсюда зазор между словом и телом актрисы, который возводится в принцип: говорит что-то серьезное, умное, а сама при этом отважно валится на пол, слегка расставив ноги в туфлях на высоких каблуках.

Сцена выдвинута под углом в зрительный зал. (Правда, без всякого смысла, этот приём в дальнейшем в спектакле не отрабатывается). В глубине огромной сцены все пространство заставлено женскими туфельками. Потом опускаются высокие подвижные панно голубого цвета, и складываются в интерьер дома (сценография Иоганнеса Шульца). Простые лампочки без абажура и прикрас освещают «вход». Окна и двери салона открыты в пустоту, место сакрального занимают атрибуты модного женского туалета. Можно сказать и по-другому – окна выходят в искусственный сад из туфель: три округлые клумбы из модных туфелек госпожи Араминты, знак богатства и женственности. Но в течение спектакля туфли никак не отыгрываются, остаются как часть бутафории, декорации. Как многие ингредиенты этого спектакля, все хорошего качества, но все застывшее, не имеющее сценического развития.

В комедии Мариво Дорант, образованный молодой человек из хорошей семьи, но теперь обедневшей, страстно влюблен в Араминту. Но она богата, и это создает непреодолимые препятствия между ними. К тому же влюбленный робок. И тут в действие вмешивается Дюбуа, былой слуга Доранта, теперь работающий в доме Араминты: он вводит своего бывшего хозяина в дом, предложив ему вакантное место управляющего, а потом прибегает к интриге, в которой он мастер, чтобы зародить в Араминте ответное чувство и соединить ее с Дорантом в браке. Хотя момент выбран неудачно: все обстоятельства, и давление матери, и некоторые имущественные споры, склоняют ее к удобному и выгодному браку с графом, к слову, человеком весьма достойным.

Но Дюбуа, художник интриги, начинает плести искусную сеть. Вначале он рассказывает ничего не подозревающей Араминте, как страстно и в какой глубокой тайне любит ее Дорант, и рассказ этот не мог не растравить ее любопытство. Это открытие «другого» происходит, как всегда у Мариво, неожиданно и парадоксально для самой героини: возбуждая через описания поклонения Доранта ее самолюбие (особенно развитое у Юппер, которая то и дело украдкой целует свое изображение в зеркале), Дюбуа вызывает в ней повышенный интерес к молодому человеку. Но и вдова, и влюбленный малорешительны. Первый – из робости, Араминта же у Мариво по натуре склонна к сомнениям, и, как говорит Бонди, «если перестанет сомневаться, то возможно тут же умрет». Когда в середине спектакля Дорант пытается ее обнять – выходит смешно и неловко, оба в панике. Слава богу, что в этот момент в комнату входит Мартон.

Не будь Дюбуа, ни Дорант, ни Араминта не нашли бы силы сблизиться. Именно Дюбуа в пьесе деликатно направляет их действия к намеченной цели, умело пользуясь слабостями и особенностями характера своей госпожи. Например, ничего не навязывает, оставляя решение в ее руках, и поэтому она, желающая распоряжаться собою свободно, решает в пользу Доранта. По традиции, Дюбуа трактуется как добрый гений, стремящийся к гармонии природы и цивилизации в духе эпохи Просвещения (пьеса написана в 1737 году): интрига легко проникает в естество вещей, подчиняют их себе, ничуть не насилуя. Сегодня «добрый инриган» Дюбуа не может не настораживать. В спектакле есть еще очень усталый слуга Арлекин (Жан-Дамьен Барбен), пожилой, небритый, словом опустившийся. А рядом немолодой, но на редкость бравый Дюбуа Ива Жака. Бравый, но в спектакле Бонди никак не добрый. Интересует не столько соединение возлюбленных, скорее возможность доказать на практике правильность собственного метода и предсказуемую уязвимость человеческой натуры, которую он понял. Циник, но не только. В вышколенной внешности Ива Жака есть что-то порочное, в его манипуляциях проглядывает что-то дьявольское. Бонди сравнивает Дюбуа с практикой немецкой разведки «Стази», формировавших агентов «Ромео» – в их миссию входило вызвать любовь потенциальной жертвы. «Как будто бы Дюбуа возбуждается от одной мысли присутствовать при падении женщины, от обнажения чувств, которое он ей навязывает, подобно стриптизу»,- объясняет Бонди. Искренность как самая высшая форма лжи.

ХХ век открыл другого Мариво – трагического, который впервые был выявлен в спектаклях Патриса Шеро. Бонди подтягивает к этой проблематике «Ложные признания». Небезопасность игры в человеческие чувства, страшноватость этой игры – вот темы, которые обнаруживаются в комедии Мариво. Мы далеки от чудесного мариводажа галантного века. «У Мариво каждый играет в то, что он играет»,- говорил Луи Жуве. Бонди известен как актёрский режиссёр, а между тем здесь никто не играет «в игру». Все в высшей степени серьёзно. Игра, если и присутствует, то не как паутина (современник драматурга, Вольтер замечал, что «Мариво забавляется взвешиванием невесомого на весах, сплетённых из паутины»), а как откровенный фарс. Так Бюль Ожье совершенно неузнаваема в роли матери Араминты: длинное белое меховое пальто, механические визжащие интонации и семенящая походка, ее карикатурная мадам Аргант больше всего напоминала злодейку Круэллу из диснеевского мультфильма. Красавчик Луи Гаррель играет Луи Гарреля, простите Доранта. Амплуа романтично-искреннего возлюбленного немолодых, но очень богатых дам, впрочем, все еще не растративших былого очарования (смотри фильм «Замок в Италии» Валери Бруни-Тедески с ней же в главной роли) к нему прилепилось, кажется, надолго. Гаррель подчеркивает без конца одну краску – наивность и растерянность своего Доранта перед лицом ситуации. Возможно, в кино на одних крупных планах, такое кружение было бы интересно. В театре оборачивается однообразием.

Другие исполнители вполне честно отрабатывают роли… в какой-то одноплановой буржуазной драме.

Самая удачная сцена – финал. Все решено, влюбленные наконец признались во взаимном чувстве. Но остаются каждый на своём месте: Изабель Юппер растягивается на камине, вальяжно раскинув ноги и запрокинув голову в потолок, Дорант, в полуобмороке от своего смелого высказывания, распластан неподвижно на полу, на другом конце сцены. Плюс звёздное небо и лёгкий блюз в исполнении Эллы Фицджеральд. Игра закончилась, можно расслабиться? Или может быть настоящая игра только сейчас и начнётся?

В памяти остаются несколько изящных находок, разбросанных здесь и там по спектаклю. Вот, например, это лёгкое эротическое интермеццо. Араминта застаёт Доранта, заснувшего за бумагами, с еще не затушенной сигаретой в руках (видимо, сказывается эффект бессонных ночей). Юппер неожиданно подхватывает эту сигарету, с чувством зятягивается, а потом возвращает Доранту и исчезает. Он просыпается, разбуженный шумом, и в свою очередь затягивается сигаретой, словно хранящей аромат ее губ.