8 января – 1февраля 2014 – «Платонов » в Одеоне (Ateliers Berthier)

Поражает свобода, с которой совсем еще молодой режиссер, Бенжамен Поре, распорядился классическим текстом. При всей избыточности, свойственной трактовке Поре и его актеров-единомышленнников из театральной компании «La Musicienne du silence», новый «Платонов» французского театра – невероятно притягательное и яркое режиссерское высказывание.

 

С легкой руки Жана Вилара (1956, « Ce fou de Platonov ») первая неоконченная пьеса Чехова, «Пьеса без названия» («Безотцовщина) прочно заняла свое место на французской сцене. Статус неоконченной пьесы словно даёт режиссёрам карт-бланш – каждый волен нафантазировать собственный сценический вариант на основе восьмичасового действа. Спектакль Бенжамена Поре длится четыре с половиной часа вместе с антрактом. Режиссёру всего двадцать семь лет. Впрочем, столько же, сколько учителю Платонову. Здесь вообще многое совпадает, как будто Поре увидел в персонажах Чехова самого себя и своё поколение. Спектакль был поставлен в 2012 году в театре города Ванв (Бретань), а зимой 2014 «Платонов» приглашён Люком Бонди на самую престижную сцену Парижа – в Одеон-театр Европы. Поре работает с молодыми актерами-единомышленниками из компании «Музыкантша тишины», Musiciènne du silence, многие из которых, как и он, выпускники Парижской театральной школы «Cours Florent». Поражала свобода, с которой совсем ещё юный режиссёр распорядился классическим текстом (даже если вспомнить, что Чехов тоже ещё совсем юный в период написания пьесы).

 

Текст перемонтирован и сокращён (перевод Франсуаз Морван и Андре Марковича). Добавлен длинный монолог Платонова про отца из черновых вариантов, который стал своего рода эпиграфом ко всему спектаклю. Актёр произносит его, смело повернувшись спиной к зрительному залу: «Я не люблю этого русского негодяя! Тяжело вспоминать, его болезнь, его смерть, кредиторы, продажа имения… и ко всему этому прибавьте ещё нашу вражду… Ужасно! Смерть была скверная. Нечеловеческая… Умирал человек, как только мог умирать развратник до мозга костей, богач при жизни, нищий при смерти… Я имел несчастье присутствовать при его кончине». Поре объясняет эту вставку желанием с самого начала приобщиться к истокам «болезни Платонова», сделавшей его человеком сломанным, неспособным к жизни деятельной.

Первое и второе действие вынесены на пленэр. (Режиссёр ещё и сценограф спектакля). Первый акт – сад. Сцена засыпана настоящей землёй. На заднем плане маленькие деревца, напоминающие оливки. Белая ажурная садовая мебель. Стол со стульями – в глубине сцены, сбоку еще сброшенные в кучу стулья. Открытый рояль. Белые рубашки, канотье, яркие платья женщин, туфли на каблуках. В воздухе разлита атмосфера праздного ничегонеделанья. С правой и левой стороны сцены приготовлены столы с кушаньями. Не бутафорскими. Пространство, открытое в глубину. Никаких пауз – ритм действия закручен, как в фильмах-экшн. И все персонажи очень молодые. Бесшабашные. Вторая сцена – праздник. Столики расставляют на сцене, застилают белыми скатертями. Появляется танцующая между столиками толпа. Дамы с цветочками в руках, с завязанными глазами или в масках итальянского карнавала. Все в черных платьях. Мужчины в черных костюмах и белых рубашках. Гости рассаживаются за столиками. Слуги в смокинге с бабочкой разносят блюда. Сильно пахнет едой, правда столовской. (На пресс-конференции Поре говорил, что едят все по-настоящему). Чисто французский праздник, ярмарочное гулянье, напоминает бал в Мулен де ля Галетт, как на картине Ренуара 1876 года, современнице чеховской пьесы (1878). – танцевальный зал в в саду, где по кругу расставлены лавки и столики. Но есть что-то и от знаменитого «Кафе Мюллер» Пины Бауш, где в пространстве танца между столиками складывались и разбивались человеческие жизни.

 

Ощущение шального праздника. К лицу которому оказывается (совершенно неожиданно для Чехова) – удалая песенка из «Бриллиантовой руки», «А нам все равно», которую начинает Трилецкий, и подхватывают все остальные.

Действие строится по кинематографическому принципу. Вся сцена как будто снята единым дублем. А в него врезаны крупные планы, выхватывающие диалоги персонажей за тем или иным столиком – так перекомпанованы почти все двойные сцены (явления) 2 акта. Кто-то подсаживается к роялю, наигрывает мелодию. Конфетти. Все веселятся. «Языческий праздник без конца и края, который дарит иллюзию общности», – объясняет свою задумку Поре. (В этой сцене участвуют 35 человек, в том числе 20 человек – студенческая массовка, но все выстроено безукоризненно).

Поре начал спектакль с показа героев с парадной, праздничной стороны, а дальше выворачивает наизнанку, глазами внутрь. Праздник здесь как контрапункт к следующим сценам, к внутреннему пространству Платонова.

Платонова играет Жозеф Фурез. Немного слащавый красавчик. Уездный Дон-Жуан, самец больше, чем романтический герой или лишний человек. В каком-то смысле Трилецкий и Войницев, которые здесь очень похожи внешне на него, двойники Платонова, только менее харизматичные, менее привлекательные что ли.

Встреча с Софьей обычно трактуется как слом, неожиданно обрушившееся понимание того, что жизнь пропала. Этого в спектакле Поре нет. Больше всего порезана, как-то скомкана именно роль Софьи – она здесь только ещё одна дама, льнущая к Платонову, причём самая из всех банальная. (Что ещё связано с чудовищной актёрской беспомощностью Софи Дюмон). Нет слома, нет и темы несостоявшегося человека, подающего большие надежды в молодости, но растратившего свою силу по мелочам, по бабам. «Платонов-антигерой, и его единственное отличие от других в том, что он всего лишь делает попытку быть честным»,- говорит режиссёр. Но в эту попытку Жозеф Фурез вкладывает так много подлинного страдания, что не симпатизировать ему невозможно.

Саша Маши Дюссар – красивая, полная достоинства, никак не простушка. Скорее играет эту роль «простушки», из отчаянной беззаветной любви к мужу. Но понимает-то его на самом деле только генеральша. Бесшабашная, распущенная и утончённая Анна Петровна Эльзы Грана ближе всех Платонову. Два полюса спектакля – Платонов и Войницева. Именно с ней, в ее присутствии он ещё способен на душевные порывы. Но разъедающая Платонова экзистенциальная тоска в конце концов словно лишает его силы совершить поступок, любой, он – как юла, которую каждый вертит, как хочет, но впрочем, все – бестолку.

Замечательный Осип Арно Шаррена – бандит с большой дороги здесь самый нежный, самый верный служитель красоты, по-своему рыцарь без страха и упрека.

Иногда избыточность юношеской пьесы Чехова накладывается на избыточность юношеского спектакля Поре – все хочется вместить. Так намёк Войницева о том, что ему хотелось бы сыграть вместе с женой шекспировского «Гамлета», Поре реализует дословно: в интермеццо, помещенным перед второй картиной второго действия, супруги разыгрывают диалог между Гамлетом и Офелией. А этот последний плавно переходит в сцену, когда Войницев представляет себя двойником Платонова, и проигрывает с Софьей сцену объяснения из предыдущего действия.

Ночная сцена на просеке очень красиво придумана визуально – в туманной дымке возникает «лес» из множества деревянных качелей, подвешенных к колосникам. Тем дальше, тем кажется больше пространство сужается.

Третье действие происходит в совсем узкой выгородке посреди обшарпанных стен. Меняется само пространство игры – вместо простора первых сцен здесь тупик, нет воздуха.

Значимая деталь – ободранная старая ванная с водой. Здесь наш герой охлаждается от запоя, сюда затаскивает жену, в этой же ванне долго и страшно будет убивать его Осип – но убить не успеет из-за появления Саши. Платонов в течение почти всей сцены совершенно голый. Но в этом нет ничего сального – только ещё ярче, страстнее проявляется его мужская самость и абсолютная человеческая убогость.

На всей постановке Поре угадывается печать знаменитого Авиньонского спектакля Эрика Лакаскада. (Жозеф Фурез признался мне после премьеры, что мальчиком видел того «Платонова», и он оказался решающим в определении его жизненного пути). Особенно заметно это цитирование в третьем акте, когда появляются опять пустые бутылки с подсветкой, образующие своего рода дьявольский пояс вокруг героя.

 

В четвёртом акте гостиная барского дома с изысканной обстановкой, опускаются хрустальные люстры. Явно усилена перекличка с «Вишнёвым садом», особенно после того, как Венгерович приходит вместо Бугрова сообщить, что он купил имение Войницевых. (В порезанном тексте оказался сильно выпячены Венгеровичи, отец и сын: все-таки у Чехова предприниматель-еврей выступает в паре с русским купцом Бугровым, они – два сапога пара, оба пройдохи и хищники. С исчезновением из пьесы Бугрова чеховская критика социального явления вдруг обернулась критикой национального типа, что явно не одно и то же).

Платонов в последней сцене появляется немощный, сгорбленный, почти старик. Как будто жизнь из него ушла ещё до фатального выстрела.

Выстрел Сони – это финал. Жирная точка. Никто здесь Платонова оплакивать не будет.

«Мы пытались увидеть историю Платонова без эмпатии, без морали. Как зеркало нашей собственной пустоты»,- говорит Поре.

При всей избыточности, свойственной спектаклю Поре, новый «Платонов» французского театра – невероятно притягательное и яркое режиссерское высказывание.