4-15 января – Théâtre Antoine

После десятилетнего отсутствия Жерар Депардье возвратился на подмостки, чтобы сыграть вместе с Анук Эме «Любовные письма» А.Герни (A. Gurney) в театре «Antoine». Впрочем, актер, живущий ныне где-то между Россией и Бельгией, вернулся в Париж всего на неделю – спектакль должен был идти с 4 по 11 января. Но публика встретила своего любимца с таким безграничным восторгом, что представления все же пришлось продлить. Заметим, что А.Эме играет это спектакль уже более 20 лет, и партнерами ее эпистолярного романа перебывали почти все знаменитые актеры французского кино.

Театр «Antoine», один из самых известных театров бульваров, находящийся в самом деле на Страсбургском бульваре (boulevard de Strasbourg), именем своим обязан Андре Антуану: именно в этих стенах режиссёр-новатор открыл в конце 19 века свой «Свободный театр», ставший прародителем всего европейского режиссёрского искусства. Пьеса американца Альбера Герни (р.1930), впервые поставленная в Нью-Йорке в 1989 году, с тех пор не сходит со сцен мира и переведена на более чем тридцать языков, включая русский. Если сама история любви в эпистолярном жанре, придуманная Герни, явно относится к вторичной драматургии, она обладает неоспоримым достоинством: предоставляет хорошим актёрам пространство для игры. Анук Эме играет этот спектакль уже более 20 лет с перерывами, и её партнёрами за это время перебывали почти все знаменитые актёры французского кино – Брюно Кремер (1990), Жан-Луи Трентиньян (1991), Филипп Нуаре (2005), Жак Вебер (2006), и Ален Делон (2008). Теперь настал черед Депардье. Как известно, Жерар Депардье начинал в театре. И это – серьёзная школа, что бы он потом о себе не говорил, как об актёре, играющим исключительно нутром, а не профессией. В начале семидесятых он играл в спектаклях такого выдающегося театрального режиссера, как Клод Режи, да еще в пьесах таких авторов интеллектуального театра, как Эдвард Бонд, Наталли Саррот и Питер Хандке. Самая знаменитая роль Депардье в театре – мольеровский Тартюф в постановке Жака Лассаля (Национальный театр в Страсбурге, 1983). В 2004 году после долгого перерыва Депардье вернулся на подмостки в новом спектакле Жака Лассаля «Зверь в джунглях» (инсценировка Маргерит Дюрас по повести Анри Джеймса) в театре «Madeleine», но это оказался типичный спектакль бульваров. «Любовные письма» – эпистолярный жанр. Это и навело меня на мысль написать рецензию в том же формате. В форме письма.

Дорогой Жерар!

Последний раз я видела Вас на сцене в 2004 году в спектакле, поставленном Жаком Лассалем для Вас и великолепной Фанни Ардан в театре «Madeleine». Что сказать – Вы были не в лучшей форме, текст звучал напыщенно, словно Вы хотели показать всем нам – вот он я, любимый, смотрите и дивитесь. Самый звёздный актёр французского кино не столько играл, сколько демонстрировал своё звёздное присутствие на сцене. Не говоря уже о скандале, связанном с использованием Вами электронного суфлёра: злые языки утверждали, что у Вас просто нет времени, чтобы выучить роль. И вот Вы снова на сцене. Этому появлению предшествовало два, правда неравнозначных события: получение Вами российского паспорта ровно год назад, и все связанные с этим событием приключения, сделавшие Вас на протяжении всего 2013 одним из главных персонажей газетной хроники, в основном скандальной, и Ваше пространное интервью газете « Journal du dimanche », в котором Вы подробно рассказывали о Вашей сегодняшней жизни, сделав в заключение довольно эпатажное заявление, «сцена меня утомляет. Театр – это больше не мое». И вот Вы на сцене. Сказать, что публика Вас ждала, что публика любит Вас – значит, ничего не сказать. Зал был наэлектризован, народу было столько, что стояли даже в проходах. И уже ваше первое появление – просто появление на сцене – вызвало аплодисменты. Но вы, как и полагается не звезде, а просто хорошему актёру, не реагировали, оставаясь в роли. Да, это было чтение – мужчина и женщина сидели за большим столом, и читали письма. Письма, которыми Энди и Мелисса обменивались всю жизнь, со школьной скамьи вплоть до смерти героини. Анук Эме, над которой все ещё витает образ загадочной героини «Мужчины и женщины», выглядит так, как будто годы над ней не властны: в ее шаловливых интонациях словно угадывается маленькая девочка, в ее кокетстве – никакой натяжки, она и в самом деле все ещё очаровательная женщина (с трудом верится, что вашей партнёрше больше восьмидесяти). Конечно, Анук Эме исполняет этот текст 20 лет, и знает его лучше, интимней, в ее игре больше нюансов, но странным образом это накладывалось также на персонаж: Мелисса – экстравагантная бунтарка, страстная , артистическая натура. Вы же читаете в более сдержанной манере, что соответствует Вашему персонажу – более спокойному, респектабельному Энди. Впрочем, таким он станет не сразу – в первых письмах это робкий влюблённый мальчик, и только к ближе к финалу появится немного пресыщенный, все повидавший на своём веку адвокат и политик, больше занятый успехом на предстоящих выборах, чем внезапно открывшейся страстью Мелиссы. И только после смерти Мелиссы, потеряв ее навсегда, он открывает для себя, что любил всю жизнь только ее… Да, можно сказать, что Вы читаете текст писем, но это, несомненно, и игра тоже – иначе, как объяснить какими значимыми становятся в Вашем исполнении паузы, как в эпизоде, когда Мелисса с нескрываемым раздражением выпытывает подробности о романе Энди с японкой, а он молчит, и это Ваше красноречивое молчание больше подтверждает серьёзность этого увлечения, чем любые слова. Время от времени вступает негромкая музыка, усиливающая настроение сцены (режиссёр Бенуа Лавинь). Но самое главное – Ваша харизма, Ваша аура дополняли впечатление. Именно в этой скромной сдержанности тона, который Вы выбрали, не утрируя свою звёздную значимость (как было в «Звере в джунглях), и есть единственно верная интонация. Зал слушал, вникая в каждое слово, почти упиваясь присутствием любимого актёра. Присутствием откровенно мужским. В иронии, откровенных шутках, во взгляде – единственном взгляде, которым герой и героиня обмениваются в финале спектакля, проскальзывала та единственная интонация сдерживаемого вулкана чувств, каким мы запомнили Вас по фильмам Трюффо. (В течение всего действия Вы смотрите в зал. И только в конце, когда Энди произносит наконец своё запоздалое, post mortem, признание в любви: «Теперь я знаю, что я любил её. Любил с того самого дня, когда впервые увидел», Вы впервые поворачиваетесь к Мелиссе лицом).Когда журналистка газеты «Le Monde» писала, «если хотите понять, что такое настоящий народный любимец (французское populaire не соответствует русскому прилагательному популярный), идите в театр «Antoine», я, честно говоря, воспринимала это как фигуру стиля, типичную журналистскую натяжку. На самом деле, все было ещё сильнее. Зал театра не просто был переполнен, царила какая-то невероятная восторженная атмосфера, и в финале под крики « браво» и аплодисменты на сцену (что совершенно не в традиции современного французского театра) полетели белые розы. В общем, позвольте заметить, театр – это все ещё Ваше.

Вместо заключения. В «Journal du dimanche» Вы много говорите о том, что больше не хотите вообще иметь привязанности к какому-либо месту, «я всегда был странником. Во Францию я продолжу приезжать, но лишь как гость. Сейчас я чувствую себя все более и более свободным и т.д.» и Вас пристрастно цитируют другие средства массовой информации, принимая все за чистую монету. В связи с этим не могу не вспомнить Ваше давнишнее высказывание. Несколько лет тому назад в одном из интервью, Вы признались журналистам: «Я часто мечтаю сменить имя, внешность, превратиться в другого человека. Мне хочется все придумать для себя заново: прошлое, настоящее, будущее. Как бы сложилась моя жизнь, не стань я паяцем? Возможно, я выбрал бы профессию художника и наверняка рисовал так же, как мой любимый Фрэнсис Бэкон. Его картины невероятно точно фиксируют парадоксальное, зыбкое состояние человеческой души. Своим портретом я считаю одно из его полотен – там изображён мужчина с растекающейся головой, человек, границы которого размыты. Он не хороший, не плохой, не чёрный, не белый – палитра из самых разнообразных красок. Неуловимый, необъяснимый, непостижимый – такой же, как и я». Мне кажется, и это новое высказывание, и вся история с получением российского паспорта как раз и есть ещё один вираж в попытке придумать себе новую жизнь. Лично я с восхищением смотрю, как талантливо Вам удаётся проживать свою жизнь как новую роль, Вами же сочинённую и срежиссированную, даже если иногда эта придумка грешит вкусом. Справедливости ради все же замечу, что Ваше пристрастие к России началось много раньше получения гражданства, и связано было, прежде всего, с особой любовью к русской классической литературе, в первую очередь, конечно, к Достоевскому, с героями которого Вы всегда испытывали внутреннее сродство. Ну, а в смысле народной любви – российское гражданство с Вами уже несколько десятилетий.

С неизменным восхищением,

Екатерина Богопольская

PS. В середине 80-х на московском фестивале, куда Вы приехали вместе с продюсером Мишелем Думенгом, я три дня ждала обещанного интервью с Вами, три дня мы разговаривали по телефону, и каждый раз Вы находили весомую причину отложить нашу встречу. В последний вечер сострадательный Мишель нашёл возможность все-таки привезти Вас в зал пресс-клуба гостиницы «Россия» – увы, в столь поздний час Вы явно были не в состоянии давать интервью. Об остальном умолчу. Но факт остаётся фактом: обещанное интервью за Вами.