Интервью  с Пиппо Дельбоно после театрального разъезда.

 - Почему вы дали такое название спектаклю, «После битвы»? Мы в состоянии войны?
- Нет, не настоящая война, конечно. Но при этом сейчас происходит что-то странное. Все мы ощущаем, словно что-то утрачено. Это касается в первую очередь Италии. Да, Берлускони больше нет. Но вместе с тем все равно что-то не так. Своего рода пустота. Что-то, что невозможно точно сформулировать. Наверное, над нами тяготит прошлое. Джованни Сензани, исторический лидер итальянских «Красных бригад», который много лет провел  в тюрьме, говорил,  выйдя на свободу, что теперь в нем живет то же отчаяние, только проецируемое в бесконечность. Что-то в этом роде происходит с нами. Мы чувствуем, что  грядут изменения, но не понимаем, какие именно. В любом случае, что-то обязательно должно измениться. В  то же время нам мешает привычка, у нас больше нет мужества видеть страдания.
- Поэтому вы так часто прибегаете в спектакле к  танцу, что слова больше не трогают, ничего не выражают?
- Использование танца, языка тела  становится своего рода политическим жестом, так как тут от простого логического смысла мы переходим в иное измерение - поэзии, невозможности, свободы. Да, именно свободы.  Я не помню кто сказал,  что в тюрьме мы больше жаждем свободу. И об этом тоже мой спектакль. В тюрьме  свобода  представляется более ярко.
- Эпизод  с танцовщицей в красном, который вы сами зачинаете, бросая букет  цветов  к  авансцене,- это знаковый жест в память о Пине Бауш?
- Да, это памяти Пины.  Пина занимала очень важное для меня место. И не только  для  меня, для целого поколения. Поэтому я и пригласил в спектакль танцевать Мариджиу, которая не только много лет прорабатала в  труппе Пины, но была также ее подругой, они жили вместе. Я познакомился с ней, когда Пина была у нее на каникулах, и мы провели целый месяц вместе. Но главное, в сущности, даже не то,что она танцевала у Пины, есть что-то большее, пересечение судеб.
- В финальной сцене прекрасные юные женщины в белом окружают Бобо  и начинают играть с ним. Мне кажется, не один профессиональный актер не смог бы сыграть бесконечную ответную нежность и одновременно беззащитность, как это делает Бобо. Вы  как-то говорили, что его персонаж привносит в ваши спектакли священное измерение?
- Бобо обладает даром особого непосредственного присутствия на сцене. С ним не покидает ощущение, что каждый жест словно изобретается впервые. В этом заключается необычная магия Бобо. Каждый вечер он - другой, это для меня и есть настоящая жизнь театра. Как я уже говорил, я посвящаю спектакль ему, потому что он значителен не только для моей труппы. Это своего рода театральная революция вообще -предоставить слово тем, кого общество отбрасывает.