Статья была напечатана в февральском номере 2009 года газеты « Русская мысль ».
В Париже показали «Гамлета», поставленного Т. Остермайером этим летом для сцены Папского замка в Авиньоне, а теперь весь сезон идущего в Берлинском «Шаубюне». Томас Остермайер, худрук «Шаубюне» и один из самых знаковых режиссеров европейского театра, поставил «Гамлета» в той же радикальной стилистике «новых рассерженных», в которой работают его любимая Сара Кейн и его постоянный драматург Мариус фон Майенбург. Майенбург и переписал Шекспира, вычеркнул ненужных ему персонажей и целые сцены, вроде сцены с Могильщиками и Актерами, а оставшиеся переставил местами, так что эпизоды соединились в плотный, чисто кинематографический монтаж, со смыслами считываемыми легко, как в фильмах действия. Вместе, режиссер и драматург, впрочем, со свойственным им виртуозным мастерством, превратили трагедию Шекспира в парафраз Тарантино, где действуют пиджачно-галстучные убийцы, смакуются комичные детали цивилизации фастфуда и вообще всей поп-культуры, а сами герои и то, что с ними происходит, совсем не похоже на реальность. Все театрально условно и иронично. Насилие и кровь вызывают скорее смех – кровь льется реками, но конечно, не настоящая, герои в прямом смысле слова истекают клюквенным соком. И даже музыкальное сопровождение напоминает знаменитые саундтреки фильмов Тарантино с чередованием спокойных и яростно-взрывных эпизодов.
Хотя начинался этот «Гамлет» очень сильно – с монолога «Быть или не быть», который читает голос за сценой, тогда как на сцене крупным планом в кинопроекции только глаза Принца. И сразу за тем – похороны Короля Гамлета, придуманные Остермайером: на авансцене насыпана черная жирная земля, в которой уже приготовлена могила и гроб. Маленькая похоронная процессия элегантно одетых мужчин во главе с платиновой блондинкой Гертрудой, в духе кинодив 60-х, стилизована под атмосферу киношного нуара. Даже полагающийся в подобного рода сценах дождь присутствует: один из участников процессии отбегает, чтобы распылить воду из шланга, остальные открывают черные зонтики. Земля превратится в грязное мессиво, гроб выскользнет, и могильщики, чудовищно утопая в этой грязи, будут пытаться его поднять… Эта преамбула от театра сразу соединяется со сценой свадьбы – так же как в кино, меняя крупность планов, к авансцене приближаются мобильные подмостки, где за занавесом из золотистых цепочек приготовлен праздничный стол. Впрочем, едят здесь торопливо и неряшливо, запивая из пластмассовых стаканчиков. Действие «Гамлета» так и будет развиваится между этим столом из «фастфуда» и настоящей землей с открытой могилой на авансцене, двумя символами, на которой так сказать и держится все датское королевство. Дания в спектакле Остермайера – царство лицемерных политиков и нескрываемой пошлости «общества спектакля» в целом.
Клавдий и другие обитатели королевства постоянно говорят в микрофон, постоянно изображают, играют свою роль в обществе. Именно поэтому в спектакле всего 6 актеров, которые, как в игре в серсо, перебрасываются ролями – раз, и перед вами Горацио, два- и он превращается в Гильденстерна. Раз – и перед вами Клавдий, два- и он уже Призрак Короля. Естественно, что Гертруду и Офелию тоже играет одна актриса – здесь как бы материализована внутренняя галлюцинация Гамлета, что в своем безумии проецирует грех матери на невесту. В этом мире двойников, лишенных сущности, в мире, где реальность кажется постоянно ускользает, приличному человеку не мудрено сойти с ума. И Гамлет в самом деле сходит с ума. То есть в начале талантливо прикидывается, чтобы от него отстали, а потом и в самом деле становится городским сумасшедшим. Ларс Айдингер, актер огромного масштаба, с упоением играет это погружение Гамлета. Лысеющий, сильно раздобревший, в бесформенных спадающих штанах на подтяжках, его Гамлет мало похож на благородного принца Датского, каким его обычно представляют. Этот плюется, строит гримасы, гогочит, носится по сцене, корча рожи. В его сумасшествии ничего трагического, оно некрасиво и комично.
К концу Айдингер окончательно превращается в этакого буффона, гротескного папашу Убю, вместо сострадания все больше вызывая отвращение. Лишив Гамлета традиционого романтического ореола, режиссер хотел показать фиаско поколения разгневанных, не способных ничего изменить в датском королевстве. Отвергая традионный высокий стиль Шекспира, режиссер намеренно изгоняет красоту из созданного им на сцене современного мира… Уходя со спектакля, уже почти ностальгически вспоминаешь Гамлета старого театра…