6-24 июля 2018 –Festival d’Avignon
Трагедией Сенеки « Фиест »в постановке Тома Жолли на сцене Папского замка открылся 72-й Авиньонский фестиваль. Можно сказать, что это был триумф тридцатишестилетнего режиссера и его труппы Piccola Familia, открытых здесь же в Авиньоне 4 года тому назад. Поединок со сценой Парадного Двора Папского замка артисты выигрывают не часто. Тома Жолли поединок выиграл. Вся сцена работала на замысел режиссера. И еще Тома Жолли удалось включить трагедию античного философа в территорию сегодняшних смыслов. Смотрите спектакль ( запись доступна до 11/01/2019)
Темный зловещий каркас Дворца жутковато нависал черными окнами над погруженной в мрак сценой, с двух сторон которой помещены два арт-объекта из черного металла : огромная голова, не то маска Богини театра Мельпомены, не то обломок статуи титана, и не менее огромная рука. Отсылка к античности и метафора дистанции между миром титанов, всесильных богов и «маленьким человеком» – человек на этом фоне выглядит чудовищно мелким. Но это не абстрактный фон, декорация функциональна, задействована в спектакле. В прологе слепой музыкант поднимается на самую верхотуру головы, потом на сцену вбегают хор, свита богини мести Эринии-Фурии: у хористов длинные белые рубахи, вместо лиц – ритуальные маски с огромными окрававленными устами- отсылка к страшным деяниям Тантала и его потомков, людоедский пир, передающийся как проклятие из поколения в поколение. Царь Малой Азии Тантал, чтобы испытать богов, зарезал своего сына Пелопа, сварил и подал его мясо к столу богов. Боги Пелопа воскресили, а Тантала низвергли в Аид и казнили муками вечного голода и жажды.
В трагедии « Фиест » Сенека рассказывает историю внуков танталовых: Атрея и Фиеста, которые боролись за власть над Аргосом. Фиест обольстил жену Атрея, и похитил золоторунного барана — знак царской власти, и хотя Антрей все-таки победил, а Фиест был изгнан и жил в смирении и бедности, царя все еще не покидает ненависть к брату. И он придумывает страшную месть: заманить брата обещанием разделить с ним трон, а потом зарезать трех сыновей Фиеста и накормить отца мясом детей. Что и происходит.
Фурия в прологе трагедии появляется затем, чтобы призвать Тантала: он должен заразить своим злым духом царский чертог и подтолкнуть внука к чудовищному преступлению. Яростная Фурия Анни Мерсье напоминает заклинательницу шаманского ритуала. Тантал, облаченный в серебристо-болотного цвета одежды, появляется из чрева сцены– театральной преисподней: он ведь и в самом деле выходец с того света. Тома Жолли владеет секретом создания зрелищных шоу – партия Тантала в сопровождении светомузыкальной композиции сделана очень лихо. Зловещий Призрак отчаянно сопротивляется, но под натиском Фурии накладывает все-таки свое проклятье на царский дом. И пошло-поехало: окна проклятого замка зловеще замигали в такт музыке, а с высоких стен высыпается в зал не то груда пепла, не то огромная стая черных бабочек.
И тогда в темноте на сцене появляется наконец Атрей – сам Тома Жолли, в желтом облегающем костюмчике и какой-то игрушечной зеленой короной. Пространство Атрея -тяжелая рука гиганта. Мы запомнили этого худощавого юнца с грацией фавна в роли Ричарда Глостера. Здесь он царь Аргоса. Когда рассказывает, как выстроит интригу, чтобы завлечь брата в ловушку, зажигает зал как опытный диджей. Ему помогают музыканты на сцене: весь строй отменно придуманного спектакля держится на музыкальных ритмах, чередовании тишины и музыки, то яростной, как на технопараде, то пронзительно эмоциональной, настроенческой, как в саундтреке. (Музыкальная партитура написана специально для « Фиеста » композитором Клеманом Мирге/Clément Mirguet). Жолли настаивает, что делает театр открытый для широкого зрителя. Отсюда обращение к традициям площадного театра с его палитрой преувеличенных страстей, ярких наивных красок (в спектаклях Piccola Familia всегда присутствует преувеличенная театральность) и к опыту фэнтези.
Режиссер никогда не использует видеопроекции, от современных технологий он берет направленные прожекторы, светодиоды, и неоновую графику: Жолли не скрывает своей принадлежности к поколению видеоигр и сериалов в стиле фэнтези. Именно к этой эстетике отсылает впечатляющая световая партитура спектакля.
У Сенеки напротив двух протагонистов- мужчин нет женских ролей. Жолли отдает роли Советника, Вестника и Хора трем женщинам-горожанкам, гражданкам современного полиса. Монолог о царях « Не богатство творит царя, Не одежды пурпурные, Не чела украшение, Не дверей золоченых блеск; Царь лишь тот, кто оставил страх,
Сердца помыслы злобного, …царь лишь тот, кто благ » сламирует женщина-трибун (Шарлин Поррон)- Жолли выбирает способ выражения, характеризующий сегодняшнюю городскую культуру. Текст Сенеки начинает звучать неожиданно как актуальное политическое высказывание, обращенное к нынешним власть имущим. Рассказ Вестника о злодейском убийстве в священной роще Ламия Реграги исполняет в близком сламу жанре spoken word, своего рода вербальный драйв, помноженный на лирическую энергию протеста.
Еще в спектакле заняты не актеры, изображающие детей, а именно дети: после «песни» Вестника происходит ритмическая перебивка, зажигается свет, сцену заполняют мальчики и девочки в современной уличной одежде, они сосредоточенно молча смотря в зал слушают страшный рассказ Хора (Эмелин Фремон) -на этот раз это именно рассказ, почти тихий, без патетики, в котором речь пойдет о пире, где несчастному Фиесту будет предложено блюдо из мяса его сыновей. В финале, когда ужаснувшись преступлению Атрея, «само Солнце свернуло с небесного пути, чтоб не видеть страшной трапезы», именно этот же хор детей усиливает трагический монолог Эмелин Фремон, который звучит как коллективная мольба Человечества о высшей справедливости. Для режиссера это присутствие живых детей важно, не только потому, что именно они – жертвы Атрея: своим деянием царь нарушает порядок мира вообще, и тем самым забирает будущее целого поколения. Они здесь, чтобы свидетельствовать и вопрошать .
Но все-таки, ради чего сегодня ставить Сенеку? Режиссера занимает идея театра как место соборного единства сцены и зала, как в античном Полисе, где театру, кроме всего прочего, была отведена сущностная политическая значимость. Зачем все это нагнетание ужасов, почти на грани треша, сказали бы мы сегодня? Для философа эта трагедия мести – своего рода развернутая метафора о том, к чему приводит гнев. Абсурдная бессмысленность нагнетания взаимной ненависти. Как известно, Сенека написал большой трактат о вредоносности гнева, в котором призывает к терпимости и взаимному снисхождению между людьми, ибо все грешны, все несовершенны. «Единственно, что может доставить нам спокойствие,- это взаимное соглашение быть снисходительными друг к другу». Эта цитата из «Гнева», актуальная для нас сегодня как некогда, проецируется на стену замка вместо эпилога. Но до этого та же идея будет высказана чисто сценическими средствами. Людоедский банкет, где на разных концах пиршественного стола сойдутся наедине два брата, красиво выстроена Тома Жолли как ритуальный поединок, идущий крещендо к моменту кровавого апофеоза. И здесь наступает самое интересное.
В пароксизме отчаяния Фиест ложится на банкетный стол, Атрей в пароксизме радостного возбуждения от удачного завершения проекта устраивается зеркально напротив, в полумраке эти двое в одинаковых одеждах и одинаковых цветочных венках кажутся в самом деле похожи, и кажется также что в этот момент во взгляде царя-ирода, обращенному к брату, проскальзывает какая-то почти человечная эмоция. В финале братья замирают на длинном столе в зеркальных позах, и долго, почти бесстрастно, все более отстраненно повторяют одну и ту же фразу . Один: « Боги-мстители, будьте карою Атрею ». —Другой: « А тебе вечной карою — твои сыновья в тебе! » От бесконечного повторения слова ненависти словно заговариваются, и в конце концов обессмысливаются. Нагнетание ненависти, как бы не разнились между собой братья-враги, абсурдно, и ведет лишь к гибели человечества, такой урок преподает нам Сенека в мире где, как никогда, обострились вопросы о том, как существовать рядом представителям разных цивилизаций и культур. (Спектакль можно будет увидеть в Париже 26 ноября-1 декабря в Grande Halle de la Villette).
Хореограф Саша Вальц показала, что танец может быть изысканным и одновременно нести тяжелую социальную нагрузку.
Kreatur, спектакль немецкого хореографа Саши Вальц (компании Sasha Waltz & Guests) восприняли в Авиньоне как сенсацию. Замысел оформился после посещения Берлинской тюрьмы Штази – Вальц работает здесь над темой заключенных в тюрьму тел. Помогают ей в этом специально заказанные неудобные костюмы, которые должны стеснять движения танцоров. Завораживающей красоты костюмы создала стилист Ирис ван Херпен, которая использует для своих визуальных шедевров лазерные технологии и необычные материалы.
Спектакль открывается изящной картинкой: 14 фигур перемещаются по сцене, закрытые от головы до колена прозрачным белым коконом, как будто созданном из снежинок. Эта хрупкая структура связывает движения тела, тогда как руки пытаются найти контакт с окружающим миром. Kreatur – метафорический образ общества, в котором распадаются связи между людьми: великолепная партитура жестов превращает танцовщиков в единый отлаженный механизм, даже если мы до конца не знаем это роботы или живые существа, животная стая или граждане современного полиса, обреченные на выживание в мире насилия и одиночества. Хореография играет также на контрасте между фигурами исполнителей: андрогинный грациозный силуэт, почти скульптурная мощь или монстр с телом, утыканным огромными иглами. (Спектакль будет показан в Париже 17-20 апреля 2019 в Grande Halle de la Villette).
Crédit photo: Christophe Raynaud de Lage