Pippo Delbono. (DOPO LA BATTAGLIA/APRÈS LA BATAILLE/После битвы ), Théâtre du Rond-Point, 2012, Paris
– Почему вы дали такое название спектаклю, «После битвы»? Мы в состоянии войны?
– Нет, не настоящая война конечно. Но при этом сейчас происходит что-то странное. Все мы ощущаем, словно что-то утрачено. Это касается в первую очередь Италии. Да, Берлускони больше нет. Но вместе с тем все равно что-то не так. Своего рода пустота. Что-то, что невозможно точно сформулировать. Наверное, над нами тяготит прошлое. Джованни Сензани, исторический лидер итальянских «Красных бригад», который много лет провел в тюрьме, говорил, выйдя на свободу, что теперь в нем живет то же отчаяние, только проецируемое в бесконечность. Что-то в этом роде происходит с нами. Мы чувствуем, что грядут изменения, но не понимаем, какие именно. В любом случае, что-то обязательно должно измениться. В то же время нам мешает привычка, у нас больше нет мужества видеть страдания.
– Поэтому вы так часто прибегаете в спектакле к танцу, что слова больше не трогают, ничего не выражают?
– Использование танца, языка тела становится своего рода политическим жестом, так как тут от простого логического смысла мы переходим в иное измерение – поэзии, невозможности, свободы. Да, именно свободы. Я не помню кто сказал, что в тюрьме мы больше жаждем свободу. И об этом тоже мой спектакль. В тюрьме свобода представляется более ярко.
– Эпизод с танцовщицей в красном, который вы сами зачинаете, бросая букет цветов к авансцене,- это знаковый жест в память о Пине Бауш?
– Да, это памяти Пины. Пина занимала очень важное для меня место. И не только для меня, для целого поколения. Поэтому я и пригласил в спектакль танцевать Мариджиу, которая не только много лет проработала в труппе Пины, но была также ее подругой, они жили вместе. Я познакомился с ней, когда Пина была у нее на каникулах, и мы провели целый месяц вместе. Но главное, в сущности, даже не то, что она танцевала у Пины, есть что-то большее, пересечение судеб.
– В финальной сцене прекрасные юные женщины в белом окружают Бобо и начинают играть с ним. Мне кажется, не один профессиональный актер не смог бы сыграть бесконечную ответную нежность и одновременно беззащитность, как это делает Бобо. Вы как-то говорили, что его персонаж привносит в ваши спектакли священное измерение?
– Бобо обладает даром особого непосредственного присутствия на сцене. С ним не покидает ощущение, что каждый жест словно изобретается впервые. В этом заключается необычная магия Бобо. Каждый вечер он – другой, это для меня и есть настоящая жизнь театра. Как я уже говорил, я посвящаю спектакль ему, потому что он значителен не только для моей труппы. Это своего рода театральная революция вообще -предоставить слово тем, кого общество обрасывает. (Рецензия на спектакль После битвы)