Тревожный месяц март. Кольцо блокады вокруг России кажется каким-то образом перекинулось на театр из Москвы. Заранее разрекламированный во всех центральных изданиях, молодой театр Седьмая Студия, созданный из выпускников курса К.Серебренникова в МХТ (2008-2012), выступал в Париже почти месяц. Рецензии вышли только на спектакль Д.Бобе «Гамлет». Несколько откликов на «Метаморфозы», совместную постановку К.Серебренникова и Д.Бобе. И совсем ничего касательно «Сна в летнюю ночь», спектакля, поставленного Кириллом Серебренниковым. В «Метаморфозах», так же, как и в «Гамлете», прежде всего, оценили виртуозность молодых актеров. Особую энергетику, которая определяет стиль Седьмой студии. Дописанная драматургом Валерием Печейкиным история о Полутвари, призванная соединить Овидия и нас, сегодняшних, оказалась не совсем понятна. Хотя апокалиптическим видением прониклись все. Не оставила равнодушной и декорация, сложная компьютерная графика и видеоэффекты, в которые вписывается действо. Обгорелые же остовы машин, посреди которых и с помощью которых развивается хоровод метаморфоз, казались немного заезженным приемом старого театра. Рассказ показался несколько иллюстративным, самая сильная сцены как раз немая, превращение, перетекание мужского в женское, женского в мужское через ритуал переодевания – женщины в мужской наряд, и мужчины в женский. На премьере принимали хорошо, но и без особого восторга,- говорят, что следующие спектакли шли лучше.

«Сон в летнюю ночь», в Париже, так же, как и в Москве, играли как спектакль путешествие в пяти разных пространствах. Вернее два пространства из пяти совпадали, но представляли все равно разные типы театра. Своеобразие шекспировской эстетики заключалось в том, что разные сюжетные истории перепутаны, история царя и царицы эльфов, Оберона и Титании, история двух пар молодых людей из Афин, история ремесленников, которые готовят любительский спектакль к свадьбе правителя Афин, герцога Тезея, и история самого Тезея и царицы амазонок Ипполиты. Серебренников распутал клубок, превратив каждый сюжет в отдельную историю. Так спектакль разбился на «Историю Богов», «Историю людей», «Историю Правителей» и «Историю рабочих», и для каждой было придумано свое пространство и своя театральная лексика. Шекспировская изящная фантазия о капризах любовных чувств лишилась своей воздушной легкости, Серебренников нагрузил ее смыслами, которые вряд ли снились самому Барду. Итак, часть первая. Когда мы вошли в зрительный зал, и оказались перед застекленной коробкой заброшенной дачи (арт-объект художника и дизайнера Кати Бочавар), внутри которой игралось действие, я странным образом подумала о том, что уже где-то эту дачу видела. Нет, стеклянную коробку, в которой играют, видела много раз (последний – венская постановка «Петры фон Кант» Мартина Куцежа), но такую вот именно, старую ободранную, очень русскую… И в тот момент, когда я, наконец, поняла, откуда во мне это знание, сидевшая рядом коллега – француженка произнесла вслух: «правда, как у Анатолия Васильева в «Серсо». Да, конечно, разрушенный загородный дом из Васильевского «Серсо» Старый дом, внутри которого происходит действие, и зрители, сидящие друг напротив друга. Но там была ностальгия по красоте, отблески свечей в красного венецианского стекла бокалах, утончённая женственность Натальи Андрейченко, барышни из другого века, там был душевный свет – здесь пространство нечисти, сквозь пары психоделического тумана перед зрителем открылась слегка запущенная оранжерея для пресыщенных скучающих Богов, непроницаемая для смертного – понять, что к чему удавалось с огромными сложностями.

Условно-игровое, эстетское пространство и такие же искусственные персонажи затягивали – чего стоят одни проходы двухметрового Андрогена в японском кимоно, этакого порочного Цветка, или роскошный оперный голос Титании- Светланы Мамрешевой, заслоняющий ее же бытовые интонации в склоках с изысканным, как истинный англичанин, Обероном. Впрочем, на поверку, Харальд Розенстрем, не смотря на то, что любит изъясняться на англицком, оказался датчанином. Декадентский карнавал, современный ночной клуб? В общем, после этой первой части зрители, слегка обескураженные, но предвкушающие новые чудеса, смело двинулись вперед за милой Евгенией Афонской-Пэком. Второе действие – афинские влюблённые превращаются в загулявших на «последнем звонке» выпускников, которые выясняют отношения то за школьными партами, то между мусорными баками, играющими здесь роль волшебного леса. Вся картинка расцвечена изощренной светомузыкой, как в дискотеке. Скучающие лица зрителей, очень быстро уставших от вульгарных придумок, так что кажется, текст тоже написан Печейкиным, а не Шекспиром. Во втором действии интересен был не текст, и не напридуманные для героев причимбасы, типа водных пистолетов, а музыкальные композиции in live (кажется, от Ивана Лобикова). Дальше – больше. Третья часть, в самом деле, дописана Печейкиным. Действие перенесено в кабинет психоаналитика. Размноженные современные Ипполиты и Тезеи, новые правители и хозяева жизни, рассказывают свои сексуальные фрустрации, страхи и фобии. Шекспировские герои на кушетках психоаналитика – возможно, в Москве это воспринималось как очень крутой режиссёрский ход, здесь – как позавчерашний театр. Явное дежа вю. Было очень неловко за хороших актеров, вынужденных произносить этот примитивный коктейль от Печейкина, дополненный несколькими отрывками из монологов Катарины и Петруччио из «Укрощения строптивой». Самый тяжелый кусок спектакля, после которого многие, не будем скрывать, ушли. А потом вдруг, когда уже не было никакой надежды, и публика уныло плелась в очередной пункт путешествия, начался настоящий Театр. История опять происходит внутри разваливающейся дачи. Только место богов заняли новые люмпены-мигранты со всеми узнаваемыми деталями их быта. Шекспировские простодушные ремесленники готовят спектакль по случаю свадьбы герцога. За что им обещано щедрое вознаграждение. Как виртуозно играли актеры Седьмой Студии этот лирический фарс, с репетицией «прежалостной комедии о Пираме и Фисбе»! Настоящий фейерверк актерских работ! Короче, к финалу понурая публика превратилась в веселую карнавальную толпу. И это было очень кстати.

До сих пор нам были явлены четыре закрытых, в прямом и в переносном смысле, пространства. В финале происходит прорыв. И становится внятен, наконец, смысл происходящего. Финал – спектакль ремесленников, играли на открытом круге, в окружении зрителей, но также Богов и Правителей. Колесо судьбы и театральный апофеоз. Начинается все, совсем как у Шекспира, с пародии, фарса на тему Фисбы и Пирама, которую труппа работяг представляет перед Герцогом. Но постепенно совершается переход – любительский спектакль становится историей трагической любви, которую играют уже не по шекспировской пародии, а по оригиналу, по тексту Овидия. Это превращение, переход из регистра фарсового к высокой поэзии Никита Кукушкин – Пирам и Фисба – Филипп Авдеев совершают на наших глазах с упоением и внутренней свободой так, что дух захватывает. Потом Боги тоже поднимаются на помост, вступают в немой разговор со смертными, начинается божественный хоровод, что-то вроде танца сфер, в котором Боги и люди выступают на равных, соединяются в апофеозе под немыслимые высоты музыки Монтеверди, «Любовь нимфы», которую выводит красивым голосом оперной дивы Светлана Мамрешева, облаченная в золотой барочный убор царицы. А потом все вместе, и актеры, и зрители вращают колесо сцены. Все соединилось, круг сомкнулся. Круг судьбы и сакральное пространство театра. Из хаоса, поверх нелепицы и мрака рождается высшая красота. Преодоление сжатого пространства наших жизней, выход за его пределы, возможно только через прорыв в высокое искусство. Все. Других выходов нет, и не ждите. За этот гениальный финал Кириллу Серебренникову простятся все излишества его «Сна в летнюю дочь». Потрясенные зрители долго-долго аплодируют.