27 апреля -3 июля 2019, 25 октября 2019 – 16 февраля 2020–  Comédie-Française

Диптих мщения – так можно назвать спектакль Комеди-Франсез, в котором Иво ван Хове  соединил две трагедии Еврипида, Электру и Ореста, в духе поздних елизаветинцев. Тема явно в тренде. После неудавшегося опыта Стоуна (Трилогии мщения), удавшийся от Иво ван Хове. Спектакль Иво ван Хове впечатляет. Но не оставляет место сильным переживаниям. Мощная кровавая история, c крутой отсылкой к травматизмам современной эпохи. Но не трагедия.

В отличие от Софокла и Эсхила, у Еврипида более психологический подход к известным мифам. Орест в трагедиях Эсхила не сомневается в своей правоте, он  убил мать по призыву Аполлона, потому что она убила его отца Агамемнона,  и его преследуют Эринии-богини мщения, вплоть до суда  Афинского Аэропага. У Еврипида же призыв Аполлона уходит на второй план, Орест убил мать прежде всего, потому что считает ее преступницей, ведь она обесчестила отца, героя Эллады. После убийства терзается муками совести. Но когда  суд  аргосцев приговаривает  брата и сестру  к смерти, решает умереть « как герой », с оружием в руках. Режиссер развивает тему еще более неожиданно: для него это история, в которой можно найти и истоки современной радикализации молодежи. Ван Хове говорит, что его диптих по Еврипиду начинается там, где кончались «Проклятые» (Les Damnés) Висконти, предыдущий его спектакль в Комеди-Франсез. Кристоф Мартинез, сыгравший там Мартина фон Эссенбека,  здесь стал Орестом. Аналогия не только в том, что сын мстит развратной матери. По Иво ван Хове в обоих случаях вакханалия государственного насилия приводит к разрушению личности и радикализации, когда молодые люди превращаются в безличную машину кровавых убийств. Только таким парадоксальным образом «индивидуум пытается противостоять государству, присвоившему себе монополию на насилие». Как мы далеки от легендарной «Орестеи» Петера Штайна с его рассуждениями о зарождении европейской демократии и права!

В главных своих спектаклях последних лет Иво ван Хове будто приучил нас к технологическим избыткам, всевозможным использованиям видеопроекций и т.д.. Особенно впечатляло это в «Проклятых». Здесь же все просто. Сведено до минимума. Постоянный сценограф Иво ван Хове Ян Версвейвельд окунул подмостки в какой-то блеклый болезненный свет. Сцена покрыта жирным мессивом грязи. Никто не может пройтись незапятнанным. Погружается в грязь, застревая туфлями на высоких каблуках, царственная Клитемнестра (Эльза Лепуавр играет обеих сестер, причем Елена почти не отличается здесь от Клитемнестры). Испачкается Менелай – Дени Подалидес, пожилой усталый чиновник с прилизанными волосами, у которого все героическое в прошлом. Посредине сцены нечто вроде бетонного бункера –  условный дом пахаря, за которого, как в изгнание, выдана Электра, и дворец Аргоских царей с  открытым входом, внутри которого исчезают персонажи. Но все, что происходит там внутри, мы узнаем только по рассказам и еще по крикам, изредка доносящимся из глубины его чрева. Спектакль начинается с выхода Электры (Сулиан Брахим) – она здесь такая, какой описал ее Эврипид: «Из дома  выходит  Электра, худая, бледная, с воспаленными горящими глазами; черные  остриженные волосы, темный и грубый пеплос; ставит на голову кувшин, готовясь идти к реке за водою». Разве что что вместо кувшина обычное цинковое ведро, да и вообще эта девушка-подросток явно наша современница. Потрясающая Сулиан Брахим – сгусток боли и ярости, главный притягательный центр спектакля.

Электру сопровождает Хор: женщины разных возрастов, оборванки, с перекошенными от долгих невзгод лицами, в ободранных вневременных одеяниях бурых и серых тонов. Зато у всех правителей, представителей благородных сословий современные костюмы цвета голубой электрик (художник An d’Huys).  В том числе у  принцев Ореста и Пилада. С двух сторон дворца-бункера батарея ударных, большие медные цимбалы и множество других необычных инструментов  – тамтамы,  античные кимвалы, тибетские чаши, средневековые трещотки, с помощью которых виртуозные музыканты из трио Хénakis производили сложную звуковую партитуру, сопровождавшую действие. Когда время от времени они излекали несколько странных протяжных звуков из гонга, своего рода стоны и восклицания, это напоминало описание театра Но, оставленное Полем Клоделем «Странное ощущение пространства и  звуков неведомого….как если бы в полях звучали некие голоса, бесформенные зовы природы» (1). (Автор оригинальной музыкальной партитуры Eric Sleichim). И как в представлениях Но барабаны резко разрывают звуковую структуру медитативных модуляций, возвещая появление демонов и богов, здесь действие взрывают яростные молитвы к Зевсу, страшный крик, усиленный мощными звуками цимбалов, «О Зевс, о бог отцов моих!».  Не то молитва, не то заклятие ритуальное, совровождающее оргические пляски хористов. Фламандский хореограф Вим Вандекейбус превратил вступления Хора в музыкальных антрактах, описанных у греческого трагика, в танцы менад: исступление, крики,  истово месят грязь, приобщаясь  к  теллурическим силам, к земле: она у них – обитель богов, а не небеса. Аполлон (Гаэль Камеленди) в финале тоже повляется из подполья и похож больше на изворотливого мелкого беса, чем на златокудрого прекрасного  бога эллинов. Ритуальные пляски впадающих в транс вакханок призваны влить новую энергию в мщение Электры, это своего рода возгонка для жервоприношения. И Электра ненасытна в мщении, уподобляясь Эриниям. Когда приносят тело Эгисфа, только что убитого Орестом, Электра  глумится над трупом врага, а потом отрезает член и вгрызается в окровавленную плоть зубами – не случайно, и Эриний часто изображали с черной собачьей мордой вместо лица. Оресту Кристофа Мартинеза по сравнению с этой Электрой явно не хватает энергии, особенно в первой части спектакля.

С каждым действием все больше крови на  брате и сестре. Нет ни цветов, ни диадем победителю (у Еврипида). Все больше они погружаются в кровавое мессиво. В последних сценах промокшие от крови рубашки и прилипшие волосы – трагедия неумолимо движется к жанру gore.

В очень современном по способу актерского существования спектакле само явления царя Тиндара- Дидье Сандра с его великолепным высоким стилем актера, привыкшего к александрийскому слогу, воспринимается как анахронизм, он – олицетворение  сухого бюрократического ответа государства на сильное эмоциональное переживание отдельных людей, до которого ему нет дела. Все это вместе с трусостью  его дяди, царя Менелая, который отказывается, дабы воздать должное Агамемнону,  (oтцовское отдай, отцу ты должен), поддержать  сына в суде против аргосцев, способствует полному перерождению Ореста. Аргосцы  отказываются  почтить великого героя?

Ну, что же,  и он перестает мучиться, отверженность становится для него источником большой силы. И ненависти – Орест из первой части трагедии, снедаемый рефлексией, превращается в холодного мстителя. К нему в романтическим порыве присоединяется возлюбленный и друг, принц Пилад  (Лоик Корбери). У Пилада по Иво ван Хове своя мотивация: он из поколения потерянных, и  теперь, разделив кровавое братство с Орестом и Электрой, придает цель и смысл своему существованию. Вместе, они будут жечь дотла своей яростью все и вся. Раз уж им нечего терять, почему не отомстить Елене, из-за которой начался раздор войны и все несчастья  семьи Атридов.

В финале в клубах дыма на крыше дворца появляются трое убийц с заложницей – невинной царевной Гермионой (Ребекка Мадлер), все четверо в пропитанных кровью одеждах. И тут из зала неожиданно вынырнул вертлявый юнец в золотистом хитончике. Примиритель Аполлон, так сказать. Все замерли, как в стоп-кадре. Розово-сладкую липучку Аполлона, « все уладится, все забудется, будьте счастливы », они выслушают до конца. Но лишь только он исчезнет, там наверху возьмутся за старое. Все, что может быть разрушено, уничтожено, да разрушено будет, включая их самих. Возврата нет. 

1)Перевод Сергея Исаева

Сrédit photo: Pascal Victor