4  марта – 2 апреля – Odéon-Théâtre de l’Europe (Ateliers Berthier)

Выдающийся австрийский драматург Петер Хандке живет во Франции с 1990 года.  Но  его последнняя пьеса «Все еще буря»(Toujours la tempête), которую поставил в Одеоне-театре Европы Ален Франсон, написана была по-немецки. В ней Хандке рассказывает историю семьи свой матери- словенских крестьян из австрийской Каринтии. Ни постановку Франсона, ни пьесу выдающимися назвать никак нельзя. Зато они позволяют глубже понять личность самого автора, его глубинную связь с Югославией. И еще насладиться искусством трех знаменитых актрис Антуана Витеза, занятых в спектакле: Нады Странкар, Доминик Реймон, Доминик Валадье.

Первая ремарка пьесы «Ланды, степь, или ланды-степь, или где угодно. Теперь, в Средние века, или когда угодно».  Ее произносит рассказчик, он же лирический герой, альтер эго-автора ( Лоран Стокер). Ибо « Все еще буря»- пьеса автобиографическая.

Наклонная сцена, как будто из гранитного горного камня, абсолютно пуста (сценография Жака Габеля). Только иногда откуда-то из недр ее поднимется высеченная из цельного камня скамейка. Рама, в которую заключена сцена, напоминает обои, внутри которых-слева и справа- по лубочной картинке из крестьянской жизни. Вместо задника- нейтральный белый экран. А на сцене – материализовавшиеся персонажи из «воображаемой памяти» самого драматурга, его словенские предки по материнской линии. В спектакле Франсона умершие предки героя оживают не как призраки из прошлого,  а самым что ни на есть реальным образом. Я бы даже сказала чересчур реальным: этакие фольклорные характерные «пейзане». Интонация спектакля без поэтических сюсюканий. Скорее прозаическая.

Название пьесы отсылает к ремарке 3-го акта из «Короля Лира», storm still, которую обычно переводят на русский язык как «буря продолжается». Хотя здесь по смыслу точнее перевести как «Все еще буря».

  Действие происходит накануне  войны, в 1936 году,  и  во время Второй мировой войны, а лирический герой, то есть сам  Хандке проигрывает в воображении  историю своей семьи,  как до своего рождения в 1942 году, так и после, перемешивая разные времена, и свободно вступая в диалог с умершими родственниками. Семья – крестьяне-словенцы из  австрийской Каринтии (на самой границе с Югославией). Здесь важно и то, что крестьяне, кровно связанные с землей, и то, что словенцы- язык в чужой стране, и  уж тем тем более  во время  окупации Третьим Рейхом, когда насильно насаждался немецкий, становится чем-то вроде утерянной отчизны, последним пристанищем   гордой словенской души.  Сам драматург называет текст не только автобиографическим, но «автомифологическим», то есть обращенным к истокам его собственной мифологии: « я всегда завидовал Шекспиру, который  обращался к сюжетам, ставшим легендарными уже  за 200 лет до его рождения.  Тогда как между событиями, о которых идет речь в пьесе и мной, дистанция всего лет в пятьдесят. Но я сказал себе: мечтай как Шекспир. Это и стало точкой отсчета. Я давно хотел рассказать историю моих словенских предков».

Наплывы воспоминан -чудесный 36 год, о котором  любит говорить  его мать, и в ушах еще долго будет отзываться ее переливаюшийся голос и плавные движения девичьих рук, чтобы выразить  тот  год «снега и солнца». Доминик Реймон играет переполняющие ее героиню радость жизни,  языческое упоение жизнью – кажется, некие чувственные силы словно обволокавают фигуру  матери…Часто звучит словенский язык ( добрый ден, с радостью передают от одного к другому, как дружескую чашу по кругу).

История, перемешивается с историческими небылицами, о которых детям рассказывает дед (Владимир Иорданофф), тогда как в бабке сильнее здоровый крестьянский здравый смысл. (В роли бабушки героя – легендарная актриса театра Антуана Витеза 70-х – 80-х годов – Нада Странкар, кстати, словенка по происхождению).

В пьесе рассказывается также скоротечный роман юной словенки и немецкого солдата- отца и матери Петера Хандке: если ребенок родился в Каринтии, через два года мать вместе с сыном в поисках  возлюбленного отправится в Берлин. Если Мать – сияние счастья,  ее  сестра -вечно печальная Урсула (Доминик Валадье), которую так и хочется охарактеризовать чеховским «тридцать три несчатья». Еще есть три брата – вечный подросток Бенджамен, плейбой Валентин и столп семьи, агроном Грегор, яблочный король. Эта семья всю жизнь отставивает свою отдельность, свои славянские корни. Парадокс в том, что Бенджамен и Валентин погибнут на русском фронте в чужой и чуждой им войне и в немецкой униформе. «Рассказ об этих событиях- как черная дыра грусти в нашей семье, и  я долго был под глубоким впечатлением материнских рассказов  о гибели ее двух старших братьев»,- рассказывает драматург. Главная тема вырисовывается постепенно- словенское Сопротивление в Австрии во время войны, в котором участвовали дядя и тетя автора. Тетя Урсула –Снежена погибнет, Грегор останется в живых, но  радость победы оказалась очень краткой, а горечь от предательства союзников-англичан навсегда. ( Только на десять дней победившие вместе с югославскими партизанами словенцы Каринтии получили признание их языка и независимости. Очень скоро этот вопрос был закрыт, и, если верить Хандке, трагическая фрустрация словенцев длится по сей день).  История как бездна, не имеющая смысла – полагает Грегор,  тогда как  рассказчик, верит в конечную победу света: моя пьеса, говорит Хандке, конфронтация между этими двумя точками зрения.

Собравшись все вместе мертвые родственники героя танцуют грустный вальс отчаяния. Но тут в действие вмешивается их потомок, и предлагает: уж если нельзя отказаться от отчаяния, но можно все-таки заменить общую мелодию – и вальс заменяется лихой полькой.

О чем спектакль –не  совсем внятно. Переведенный на французский, текст пьесы, по свидетельству австрийцев, много потерял, стал более плоским. Но благодаря этой пьесе многое становится  понятным  в биографии самого Хандке, например его просербские  симпатии  во время последней войны в Югославии, которыми европейский . истеблишмент его упрекает и по сей день.

Crédit photos: Michel Corbou