1-12 марта 2016 – Théâtre de la Colline

Спектакль, который можно увидеть в театре de la Colline,«What if they went to Moscow?» (А если бы они уехали в Москву?)-один из самых заманчивых театральных экспериментов последнего времени. Это радикальная версия «Трёх сестёр», которую сочинила режиссёр из Бразилии Кристиана Жатахи, по сути, переписав пьесу.В ее сценической фантазии из всех персонажей чеховской пьесы остались только три сестры, плюс несколько статистов: невероятно молодой  Вершинин, а также Кулыгин и Андрей- роли без слов. От чеховского текста тоже осталось всего несколько реплик, пунктир сюжета и общее настроение. Главное новшество –действо существует в двух версиях, сценической и кинематографической. Вершинин здесь -оператор съемочного павильона. Потому что во  время спектакля снимается фильм, который в свою очередь, уже как отдельное произведение, можно посмотреть в другом зале, как до, так и после чисто театральной части. Причем  киноверсия- это не просто заснятый спектакль, она в какой-то мере дополняет действие, которое разворачивается на сцене, а спектакль, в свою очередь, дополняет фильм.         

       Восхитительные три актрисы  из Рио  приглашают зрителей  к соучастию, предлагают разделить с ними  все и сполна: и  праздничное застолье, и тоску по уходящей жизни, и трагическую невозможность  счастья. Но не будем обманываться. Глядя, как страстно предается любовным утехам  Маша, Ольга  видит  сны, в которых присутствуют  младенцы с огромными головами, все три сестры  темпераментно танцуют, поют, и по очереди- в одежде и без, ныряют в стеклянный бассейн на сцене, становится совершенно очевидно: дело было в Бразилии.  Тогда откуда такое название? Не потому, что нам покажут путешествие сестер в город их мечтаний и счастливого детства. Просто  современная бразильянка Ирина в день рождения объявляет, что намерена путешествовать и начнет с Москвы. Причем без всяких ссылок на Чехова – для нее это «колыбель социализма, город Ленина, Толстого и Достоевского». Так что название, как и возглас  чеховских сестер «В Москву, в Москву» – чисто символическое, и означает  извечное желание перемен, присущее человеку. Собственно с этого вопроса, который Ирина обращает к публике: как изменить жизнь, начинается спектакль, и им же заканчивается. Внутри – медитация на тему перемен (все боятся перемен. Ведь кардинально изменить что-то означает немного умереть) и времени. Каждая из сестер в спектакле Жатахи символизирует разные возрасты жизни: Ирина (Джулия Бернат ) – метания и энтузиазм юности, когда еще кажется все возможно, Маша (Стелла Рабелло) – зрелость, женский расцвет, и ясное понимание того, что если что-то  изменить –то сегодня или уже никогда. Ольга (Изабель Тейхейра)- увядание и невозможность перемен. (Маша названа  Марией, говорят, что Маша в Бразилии имеет странную коннотацию).

          Но есть  еще четвертый немаловажный персонаж сценического текста Жатахи – это зритель.  Спектакль начинается с  фронтальной мизансцены, в которой  Ольга обращаются непосредственно к зрительному залу, а потом прогуливается среди зрителей, предлагая им напитки: присоединяйтесь, отпразднуем все вместе день рождения моей младшей сестры!  Радостная светлая энергия, которую прямо-таки излучает Изабель Техейра, создает впечатление, что вы в самом деле среди приглашенных  в этом гостеприимном доме. В спектакле явственны прямые отсылки  к современности – молодежная тусовка, Ирина играет на электрогитаре под аккомпанемент брата Андрея, рок-музыканта, говорят об иракских беженцах, волнениях студентов в Бразилии и  т.д. То есть, настаивает режиссер, все происходит здесь и сейчас – в самом начале Ирина задает вопрос зрителям – скажите точное время. Чтобы продолжить « сегодня,  такого-то марта 2016 года, в 19.30  мы спрашиваем…». Однако, понятие времени становится относительным при сравнении кинематографической и театральной версии. Потому что, как заметит Ольга, «то, что вы сейчас увидите на экране, для нас прошлое, а для вас -только еще будущее». Театральная компания, созданная Жатани, названа «Vértice de Teatro », что в переводе с португальского означает «вершина театра». «А вершина, к которой тяготеют все мои работы, -говорит режиссер, -это зритель. Во всех моих спектаклях предусмотрен  прямой контакт со зрителем. Только участие зрителей в дне рождения Ирины и способно создать атмосферу праздника». Зрители в самом деле участвуют, иногда до перебора –когда на сцену поднимается группа лицеистов, чтобы потанцевать, дом Прозоровых начинает напоминать техно-вечеринку в студенческом обежитии. Да, и вообще, соучастие зрителей в празднике на сцене давно не новшество. Интереснее другое – включение зрительского восприятия в поиски смысла, и само построение сценического текста. В спектакле, который снимают на три камеры, процесс съемки не технический трюк, он включен в драматургию спектакля, актрисы  непосредственно взаимодействуют и с камерой, и с операторами на сцене, а не делают вид, что не замечают съемку.

        Так в начале праздника, пока Ольга угощает зрителей шампанским и тортом собственной выпечки, Маша-Мария на авансцене наговаривает в камеру монолог, в котором признается мужу, что так больше жить не может. И Вершинин в спектакле  именно оператор, и это важно: Мария зачаровано смотрит в камеру, как будто она является неоотъемлимой частью ее избранника. Ирина позволяет себе реплику апарте, словно выходя из кадра: вот я сейчас расскажу вам о себе, о моих настоящих страданиях, пока нас не снимают, потому что там фильм, а  жизнь, она другая. Наконец, действие выстроено так, что существует передний план -то, что мы видим и слышим (здесь полукруглая гостиная с мобильными стенами и музыкальными инструментами  Андрея), и дальний ( множественно дверей, стеклянный бассейн на фоне нечеткого горного пейзажа)– то, что происходит в глубине сцены. И что мы почти не слышим, и  видим лишь отрывочно, так что смысл ускользает. Обретение смысла происходит во второй, кинематографической части (я видела именно в таком порядке), которая представляется своего рода квинтэсенценцией первой: никакого прямого общения с публикой, реплик апарте и прочих трюков, как почти натуралистическая сцена секса между обнаженной Машей и Вершининым: здесь  весь это фон отметен, пространство сужено до минимума,все выстроено только на крупных планах трех актрис,  и мы видим все мельчайшие перипетиии внутренней жизни, переливы чувств и чувствований, тоску и муку –от проходящего времени, неустроенной жизни,отсутствия  любви.  Если в первой части мы скорее слышим модные рок-группы, здесь фоном служит только негромкий перебор гитары. Снято все  длинными планами, без монтажа, как кусок жизни. Между тем, это не жизнь, а зеркало, обращенное вглубь души. Становится явным все сокрытое,ну, или почти все. Такая живая, обаятельная Ирина из первой части, которая намеками пыталась объяснить, что она страдает, что не все так просто, вот например, она постоянно обменивается со странным юнцом Соленым смс, где речь идет о фотографиях «свежих травм». В спектакле все  смотрелось как юношеские причуды. В фильме вдруг становится очевидной психическая неуравновешенность Ирины, заглушающей душевную муку самоистязанием телесным – те самые смс свежих травм- следов порезов, мы увидим крупным планом. Что на самом деле и связывало ее с мазохистом Соленым, который в конце концов заканчивает самоубийством. Такая жизнерадостная, сильная Ольга смотрит на нас в фильме огромными печальными глазами, и оказывается, убегала  в глубину сцены, чтобы сестры не видели ее слез. Откровенная сцена секса, полная натуралистических деталей, в фильме дана всполохами, как бы увиденная внутренним взглядом Марии. Зато становится зримым весь любовный романс ее с Вершининым, который в спектакле заслонили сцены праздника Ирины. Или, например,то, что на сцене было немного фривольным купанием, здесь принимает другой смысл: погружение в бассейн для каждой из сестер в фильме становится моментом истины, попыткой вырваться в другое измерение, о котором они смутно грезили все это время. «В глубине этого виртуального пространства, с той стороны, я смогу вернуться к себе самой, я одновременно там и здесь, и еще где-то»,- говорит Ирина. Мы окунаемся в типичный для латиноамериканской литературы феномен невозожности линейного времени, полной размытости границ между реальностью и зазеркальем. В финале три сестры театральные и киношные соединяются, оба финала рифмуются, закольцованы, возвращаются к тому же вопрому: как изменить жизнь? «Желание столь глубоко. Что напоминает переход в зазеркалье. Мы там, и одновременно не там»,- фраза, которой симультанно заканчивается в двух разных пространствах, на сцене и на экране, спектакль. Уходя, ловлю себя на мысли, что несмотря на все вольности перевода на «бразильский», спектакль по атмосфере получился очень чеховский, и эта легкость, смешанная с отчаянием, и радость на самом краю бездны, и бог знает что еще.

        Кристиана Жатахи (р.1968) –открытие фестиваля «Temps d’images» 2013 года, где ее постановка  «Фрекен Жюли» А. Стриндберга вызвала настоящую бурю. С тех пор она каждый год возвращается в Париж со спектаклем своей труппы, а в будущем сезоне приглашена в Одеон как режиссер-резидент новым директором театра Европы Стефаном Брауншвейгом.