8-24 мая – Национальный драматический театр Valle Inclan, Мадрид
Анхель Гутьерес, актер и режиссер, известный не только в Испании, но и в России, своего рода испанский Питер Брук, эксперт по чеховскому творчеству, основатель и режиссер Teatro Camara Tchekhov с 1981 года, представляет новую постановку «Вишневого сада» – последней пьесы Чехова. Спектакль посвящен жене режиссера, русской актрисе Людмиле Уколовой. Роль Раневской исполнила Марта Белостеги, сыгравшая Варю в первой версии спектакля в 1983 году. Дитя гражданской войны в Испании, Анхель Гутьерес еще ребенком попал в Советский Союз. Получил театральное образование в ГИТИСе (Государственный институт театрального искусства), его педагогами, среди прочих, были Андрей Лобанов и Мария Кнебель, -ученики Станиславского. Испанскому режиссеру оказалось поразительно близко творчество русского драматурга. Являясь преданным поклонником Чехова, Гутьерес многократно делал постановки не только по его пьесам, но и по рассказам. Спектакль «Вишневый сад» резонирует со всем творчеством Чехова, озвученного в знаменитом парадоксе: «В жизни нет смысла, но только поиск смысла делает ее достойной». Экзистенциальный страх и трагическое чувство абсурдности жизни подчеркивают особую актуальность чеховского творчества. «В «Чайке», -говорит Гутьерес, – один из персонажей называет себя «Человек, который хотел». Так что, от Чехова до Беккета всего один шаг». Мне никогда не доводилось прежде видеть или слышать чеховские пьесы на иностранном языке, в которых бы настолько точно передавалось дыхание, интонации, музыкальность русского языка, его междометия и восклицания, его внезапные паузы, наполненные особым смыслом. В своей версии перевода пьесы Анхель Гутьерес погружается в плоть языка и в дух чеховского текста, произнося испанские фразы с типично чеховскими интонациями, ритмом и напряжением. Он транслирует в своем спектакле то, что принято называть «русской душой», ее вибрации, ее экзальтированность, ее чрезмерность, одновременное проявление отчаяния, легкомыслия, страдания, безрассудности и взрывного, инфантильного веселья.
Режиссер, проживший долгое время в России, чувствует прочную связь с чеховским творчеством, и в «Вишневом саде» он словно пытается воспроизвести саму суть мировосприятия русского писателя. Постановка не укладывается в какие-то прочные эстетические конструкции, что не мешает, тем не менее, определенному ее прочтению и даже актуальности. Персонажи «Вишневого сада» в постановке Гутьереса — люди, которые все потеряли. Но они все время чего-то ждут…некоего воображаемого Годо. И в этом бесконечном ожидании они спорят о смысле жизни, о том, откуда мы пришли, куда идём? Они не пробуждают в нас ни сострадания, ни жалости. Они скованы страхом, страхом жизни, страхом самих себя, – страх — фундаментальная тема в творчестве Чехова. Нереальному миру бессознательного, снов и иллюзий, в который погружены персонажи, в постановке Гутьереса противопоставляется время. Подобно безумному компасу, время нарушает царящее бездействие и застой жизни. В конечном счете, время – это единственное средство, возвращающее персонажей к реальности. «Поезд опаздывает на два часа», «прошло пять лет», «40, 50 лет назад мы собирали и продавали вишню»… Роковая дата 22 августа, день торгов, на всем протяжении пьесы, – словно топор, занесенный над вишневым садом, который в итоге решит судьбу хозяев дома.
Покупка, продажа, долги, выгода, стоимость, – тема денег, заявленная Гутьересом, та часть прагматичной реальности, вокруг которой постоянно вращается действие пьесы. Еще один важный элемент чеховской драматургии, на котором делает акцент Гутьерес: символический звук, повторяющийся на протяжении всего действия как предчувствие чего-то страшного, некая невыразимая тревога. Проникновенный, глухой звук, который писатель сравнивал со звуком лопнувшей струны, – пробуждает сознание. Это звук, непереводимый словами: «Когда актеры спросили Чехова, что это за звук и как его интерпретировать, Чехов замолчал», – говорит Гутьерес. Звук, как символ огорчений, проникающий в душу героев и провоцирующий постоянное беспокойство. Еще один символ – угрожающий звук топора, – предвестник разрушения вишневого сада, также становится источником беспокойства. В конце второго акта, когда все герои замолкают в задумчивости, мы слышим лишь вздохи старика Фирса и, словно доносящегося издалека, звука лопнувшей струны, – грустного, волнующего.
В своей постановке Анхель Гутьерес выбирает искаженный, «фантастический» реализм. Персонажи словно вторгаются во вселенную, застывшую в прошлом, – они бродят среди своей домашней мебели, которая для них — единственная связь с реальностью. На сцене со всех сторон видны ветви вишневых деревьев, отсоединенных от стволов, подвешенные сверху. Между деревьями можно заметить несколько старых фотоснимков, реликвии прошлого, – например, старая мебель — диван, столы, стулья, шкаф. На авансцене расставлены белые садовые стулья. Актеры в стилизованных костюмах словно редкие выжившие в этом пространстве, фланируют, согласно сценам, по саду, или в интерьерах дома. Гутьерес делает эту вселенную измерением почти фантасмагорическим. С самого начала вся мебель покрыта тканью, словно дом уже продан, а вишня вырублена (ветки, отделенные от стволов), и мы припоминаем, где мы уже видели подобную историю. Цветущие вишни, покрытые белыми лепестками, как будто одеялом, напоминают платье невесты, белый цвет садовых кресел, – все это напоминает некий потерянный рай.
Поражает гармоничная подача 14-ти великолепных актеров самой эстетики русского писателя. То натуральное, естественное течение речи, придающее глубокое правдоподобие персонажам пьесы. Раневская Марты Белостеги одновременно свободная и хрупкая. Сдержанная, когда делится секретами, и всегда пытающаяся быть счастливой. Жозе Луис Чека, также выпускник ГИТИСа, наделяет образ Фирса глубиной и содержательностью, не впадая при этом в чрезмерный реализм. Постановка не разрушает авторский замысел пьесы, не презентует новаторских персональных идей режиссера. Скорее, она с честностью и проницательностью предлагает нам задуматься о вселенной, которая так похожа на нашу.
Перевод Ольги Шабри
Фотографии : Marcos Gpunto