4-31 декабря 2017 –Palais Garnier
Дебют в Парижской Опере 33-летнего шведского хореографа Александра Экмана, enfant terrible современной сцены, буквально взорвал почтенный институт французского балета: его новый опус «Play» («Игра»), между перформансом, театром и танцем, где он выступил еще и как режиссер и сценограф, одновременно ошарашивал и очаровывал. И уж точно такого праздничного детского ликования, как в финале «Play», Дворец Гарнье никогда не видел.
Действие начинается с выхода саксофонистов в белом, которые озвучивают титры спектакля, идущие по занавесу, как на экране немого кино. Музыканты на авансцене, там, где обычно оркестровая яма: когда раскроется занавес, окажется, что Экман поместил настоящий оркестр на своего рода балюстраде в самой глубине белой сцены-коробки, тогда как подмостки занимают юные спортсмены в теннисных юбочках и шортах, напоминающие физкультурные парады с картин 30-х годов. (Свой спектакль Экман, вопреки традиции, выстраивает в основном не на звездах, а на молодых артистах кордебалета, из главных солистов труппы участвует кажется только Стефан Бюлльон/Stéphane Bullion).
Но очень быстро сцена, помимо радостно резвящейся молодежи, оказывается заполнена странными персонажами: танцор, прогуливающийся в огромной юбке на кринолине, белый клоун великанского роста, классический дуэт двух влюбленных в па- де- де, стая девушек-оленей, танцующих виртуозный танец, поддержанный чечеткой пуантов по планшету. За исключением блестяще придуманного танца оленей, оригинальная визуальная зрелищность явно превосходила партитуру хореографическую.
Игра вообще любимая тема шведского хореографа, здесь она становится сюжетом спектакля : игра как смысл жизни, ее основание и основа. Играйте, и будете счастливы- в первом действии 36 танцоров предаются разного рода играм и веселым игрищам в задорном темпе, заданном музыкальной композицией шведского рок-гитариста и композитора Микаэля Карлсона и певицы госпел Калли Дей. Даже кубы, подвешенные над сценой, начинают принимать участие в танце, опускаясь, чтобы стать балетными станками. В сторонке за всем происходящим с ужасом наблюдает дама в строгом сером костюме, своего рода училка среди вконец разболтавшихся детей. Апофеоз первого акта: на сцену прольются дождем сотни зеленых теннисных шаров, среди которых можно резвиться и шалить, как в детстве, или прикрыться от них зонтиком, как на картине художника-сюрреалиста. На всю эту вакханалию с недоумением смотрит училка, которая попытается собирать шары в большие пластиковые пакеты, что-то бубня себе под нос про непорядок.
Второе действие призвано проиллюстрировать мир, лишенный игровой сущности, то есть трудовые будни : веселый бассейн из зеленых шариков, оставшийся на авансцене после первого действия, заполняют танцоры в одинаковых серых плащах и костюмах, и в ускоренном ритме механически повторяют, как автоматы , одни и те же движения. Видимо, это работа на конвейере. Второе действие все в серых тонах, включая приглушенный свет, и даже если появляется любовная пара классического балета, с упоением исполняющая адажио, то только для того, чтобы противопоставить этот момент чистой поэзии механистическому миру труда. Вы уже поняли-мир, лишенный игры, человеку враждебен, способствует его деградации. Для совсем непонятливых Экман свою главную мысль выражает письменно, вставив в середину второго акта длинный текст во славу игры, противопоставленной миру деловых людей.
Как же быть? Да нет ничего проще, словно говорит нам Экман, сохраняйте в себе детство, и тогда вы не никогда не станете скучными клерками-автоматами. В спектакле два финала. Первый: после очень эффектно поставленной ансамблевой сцены, названной «завод», остается только один танцор, который раздевается до плавок, аккуратненько складывает одежду и, следуя программе хореографа, покидает навсегда мир неигры. Занавес падает, танцоры выходят на аплодисменты, уже поддержанные зрителями.
В этом момент занавес опять открывается, на авансцену выходит Каллис Дей, и в звуках ее голоса начинается бесшабашный безумный праздник непослушания, в который вовлекается публика: в зал летят зеленые и желтые пластиковые мячи, их дарят всем вместе и каждому из нас спускающиеся в зрительный зал танцоры, или закидывают теннисными ракетками, тогда как под потолком, как беззаконные кометы посреди торжественной барочно-золотой лепнины Дворца Гарнье, парят огромные белые шары. В этом ощущении детского праздника, счастливого соединившем в финале сцену и зал, как-то забывается невыразимая легковесность Экмановских постулатов и хореографического языка!
Александр Экман на репетиции
Наша справка. Александр Экман считается одним из самых ярких представителей молодого поколения хореографов. Несмотря на молодость, он уже работал и как танцовщик, и как хореограф в самых престижных труппах: в Шведском королевском балете, в Нидерландском театре танца, в Балете Culleberg; его постановки идут на лучших сценах мира. После дебюта в Парижской опере Экман, как он объявил, собирается создать свою собственную хореографическую компанию.
Crédit photo: Ann Ray / Opéra national de Paris