20 апреля -20 мая 2017 – Théâtre de la Colline, Paris

В театре de la Colline идет спектакль  Национального театра Бретани « Ваал» – первую юношескую пьесу Брехта режиссер Кристин Летайер поставила на Станисласа Нордея (Stanislas Nordey), и более чем двухчасовое действо все выстроено на уникальном перформансе актера.  У Брехта – бунт молодого человека, едва вышедшего из отрочества. Нордей гораздо старше Ваала, но это ничего не меняет – в центре спектакля Летайер вечный бунт поэта вообще против буржуазного мира. Если вспомнить, что Брехт изначально задумывал пьесу-пародию на героя экспрессионисткой драмы его современников, сто лет спустя, во всяком случае во Франции,  вряд ли кому-нибудь придет в голову трактовать аморального маргинала Ваала иначе, как фигуру трагическую. Да и вообще, цветы зла- очень французская традиция. Здесь это ощущение усиливается благодаря  тому, что Ваала играет Нордей: весь спектакль  –  длинная поэма, где  есть лирический герой, а все остальные – статисты его жизни, взаимозаменяемые силуэты. Отсюда стилизованная игра актеров и стилизованная, словно ирреальная, декорация.

      

        О чем спектакль?  Каждый большой художник –это сдвиг. Прорыв в неизведанное, отрицание всех и всяческих норм. Ненасытность, жажда невозможного, чрезмерного, абсолюта Поэма рождается из их пороков, страхов, фобий, видений, их  абсолютной свободы. У которой есть цена – они изгои. Стремящиеся к самоуничтожению. Саморазрушительный и разрушающий бег Ваала-  скитания поэта, неукоренненого в обыденной реальности. Анархист,  циник, пьяница, безумец и гений – Ваал здесь проклятый поэт французской традиции, Рембо и Верлен, или, если перенестись на несколько столетий раньше- Вийон, о котором думал и сам Брехт, сочиняя первый вариант пьесы. Можно сказать, Ваал опускается все ниже, ничем не брезгует в поисках сильных острых ощущений, а можно –  в поисках  беспредельной свободы, чтобы в финале  спектакля  сгореть в пламени  в прямом смысле этого слова. Станислас Нордей (или Норде), режиссер и актер, поэт по преимуществу. Какой бы текст он не играл, в его интенсивном сценическом проживании героя всегда  есть привкус какой-то мрачной избранности вечного аутсайдера, привкус  запретного. Он выработал свой особый сценический стиль, который ни с кем не спутаешь: его нервное, словно вибрирующее тело  существует в одной каденции с ритмом слова, проза у него трансформируется в  поэтический слог, сопровождаемый жестом рук, который словно оркестрирует рождающееся слово. Очень интенсивное интеллектуальное присутствие. При этом вещи даже самые абстрактные он проживает посредством тела   Его герои всегда выведены в предельное состояние – Нордей наделяет их собственной страстью, собственной непремиримостью.

      В этом Брехте странное совпадение  с его собственными  спектаклями по Пазолини (Станислас Нордей поставил  и  сам играл в пяти пьесах итальянца), единственным  -навсегда – театральным учителем. Тексты Пазолини словно обожгли Нордея, определили и его сценичесый стиль, и видение театра. Нордей  придумал новую связь между телом, текстом и голосом актера, опираясь на театральные манифесты Пазолини: не перевоплощение в персонажа, а воплощение Слова. В его интерпретации Ваала мы находим, пародоксальным образом, постановщика Пазолини, хотя сам Нордей когда-то  говорил, что Пазолини – это анти-Брехт. «Брехт указует то, что должен думать зритель,что хорошо и что плохо, а  Пазолини, ровно наоборот:оставляет зрителя наедине  перед  огромным знаком вопроса, и тот сам должен принять для себя решение».  Ваал же выверен по Пазолини: миром движет лишь «настоящая любовь или ненависть», поэзия или высокая эмоция. Разумность, польза – всего лишь мнимые ценности сегодняшнего дня, ничего не дающие вечности.

      Кристин Летайер ставит «Ваала»  в стилистике   пьесы–обозрения экспрессионистов: быстрая монтажная  смена эпизодов  соостветствует исступленной гонке поэта  от самого себя в поисках абсолюта. Герою аккомпанируют меняющиеся цвета светового задника, немного в стиле Боба Уилсона, и огромные мрачные тени. Пространство расколото – деревянные кулисы  разъезжаются, образуя,  с разных сторон сцены, прямоугольники, внутри которых, как в кукольном театре, появляются завсегдатаи таверны, приятели Ваала. Или занавес мюзик-холла, где он выступает со своими куплетами,  или комната в борделе. Той самой, в глубине  которой закончит свою жизнь от руки Ваала  музыкант Экарт, его лучший друг, конфидант, возлюбленный.    Природа исключена. Чаще всего на фоне светового задника выступает урбанистический  пейзаж –силуэт дымящегося завода или крыши домов. Иногда картинки театра теней. Но центральное место занимает конструктивистская декорация –разноуровневые площадки, лестницы, мостики, возникающие как своего рода наваждение, образ бесконечного внутреннего лабиринта, в котором обречен плутать Ваал, увлекая за собой всех остальных.   Все психологические мотивирокви убираются -Ваал здесь как никогда связан с   божеством  солнечного света и  оплодотворения – сладостная  оргия,  вынесенная за границы моральных оценок,  становится синонимом божественной энергии, приводящей через оргический экстаз к зарождению новой жизни.  Именно поэтому он  так притягивает к себе женщин, всех женщин.

        Главный партнер, как всегда у Нордея- публика. «Как в танце, речь идет не о том, чтобы не играть, но быть ». Поэтическая энергия текста передается от актера зрителю – держать  постоянное напряжение в длинном спектакле сложно,  и хотя все партнеры подыгрывают ему очень искусно, время от времени случаются «провалы», тогда вдруг становится  скучно. Очень скучно. А потом, поэтическое вдохновение вновь взмывает вверх, к звездам – единственным достойным собеседникам этого Ваала.

Crédit photo: Brigitte Enguerand.