8-19 мая 2018 – Festival de Cannes

После 7-летнего отсутствия в Канны вернули Триера. Стоит ли говорить, что внеконкурсный ночной сеанс  «Дома, который построил Джек» в зале Люмьер ждали в состоянии нескрываемой эйфории. Причем эйфория длилась достаточно долго, так как начало сеанса  сильно зaдерживалось.  Когда наконец в зале показался долгожданный Ларс, его встречали  долгими, какими-то прямо скажем  страстными овациями. Я говорю об этом только с тем, чтобы разительнее был виден контраст: минут через 20 после начала фильма  стали уходить первые зрители, потом уходивших было все больше и больше, а где-то к середине начался просто массовый исход. 

Фильм открывается закадровым диалогом Джека с Верджем (он же Вергилий, впрочем, и  Мефистофель, кому как увидится), который, видимо, сопровождает героя  в Ад.  Их беседа видится примерно так: « По дороге можно разговаривать? – Мало кому удается не проронить ни слова. Людей в это время охватывает неудержимое желание во всем признаться. Только не думай, что сможешь рассказать мне то, чего я еще не слышал ». Серийный убийца (Мэтт Диллон) начинает рассказ о  своих пяти преступлениях (из нескольких десятков),  которые он воспринимает как наивысшие произведения искусства. Действие происходит в Америке 70-х: убийства в начале показаны весьма гротескно, своего рода комикс. Или гиньоль. Первое убийство вообще случайное. И комичное – героиня Умы Турмен так провоцирует Джека своей глупостью, что оказывается просто невозможно ее не пристукнуть первым попавшимся в руку тяжелым предметом, в данном случае, домкратом, – кажется, что великий Ларс  просто задумал стебно пошутить над нами.  Но дальше оказалось совсем не до шуток. Постепенно художник (а он каждое убийство воспринимает как произведение искусства) набивает руку, преступления становятся все более жестокими и извращенными, и обставляются как настоящая  мизансцена. Маньяк Джек 12 лет убивал людей самыми причудливыми способами, затем фотографировал сцены убийства, а тела собирал в морозильник, как иные коллекционируют мертвых бабочек. Зачем?  Он хотел  построить из частей их тел произведение искусства, дом своей мечты. Ибо простой инженер ( настоящая профессия нашего потрошителя) видит себя  не просто исполнителем, но архитектором, то есть творцом. К убийствам Джек также относился творчески. Ларс  смакует детали – от трупа, привязанного Джеком к своему фургончику, тянется кровавый след. Еще убийца маниакально чистоплотен – чтобы уничтожить  даже не улики,  но следы следов улики, несколько раз, несмотря на угрозу быть узнанным,  возвращается  в дом жертвы.

Но режиссер, что уж там, еще и философ, и каждому убийству  предшествует лирическое отступление. Чаще всего развернутая отсылка к произведению изобразительного искусства. Тициан, Боттичелли, Климт, которые комментирует закадровый голос Джека. Или кадры с гениальным пианистом, исполняющим Баха. И в одном ряду страшные документальные снимки узников концлагерей. Бухенвальд рифмуется с Гете, сцены Джека и Вержа в финале навеяны композицией известной картины Делакруа « Ладья Данте », изображающей поэта и его проводника Вергилия, пересекающих Стинкс, из вод которого подымаются к ним обезумевшие от адских мук грешники.  Только в отличие от  картины французского художника XIX,  здесь тела грешников совсем не отталкивающие. А когда  Джек убивает, вернее отстреливает из ружья с оптическим прицелом, собственных детей и их мать, он сначала рассуждает об этике настоящей охоты. Самое удивительное и возможно самое странное, это то, что  от фильма  создается стойкое ощущение: режиссер получил от всего этого смакования садизма видимое удовольствие. Как иначе объяснить эпизод, в котором после вышеописанного убийства собственного сына  герой Ларса начинает  еще и препарировать глаз ребенка? Это и рождало в значительной степени тошнотворное чувство отторжения, толкавшее зрителей поскорее покинуть зал.

Нам говорят, что главный герой фильма – искусство. Которое, как известно, требует жертв. Ларс решил показать этот процесс буквально. Искусство, по Ларсу, связано с насилием. Можно сказать иначе, высокое искусство требует жертв прежде всего от самого художника, и Джека, вероятно, стоит  рассматривать и как автопортрет режиссера. 

Есть также изображения Сталина и Гитлера,  Триер вместе с Джеком задается вопросом: не являются ли художниками и диктаторы,  оставляющие после себя « инсталляции » из гор трупов? И наоборот, не является ли всякий художественный акт безнравственным?

Самое интересное –  это пространные цитаты и отсылки к произведениям искусства разных веков. В том числе к конструкции готического собора. Но « пламенеющая готика » от Джека и Ларса – это инсталляция из мертвых тел жертв. Хотя сами рассуждения о природе художественного творчества и об образности более сложные, наверное ради них стоило бы пересмотреть картину второй раз.  Если хватит сил на отстранение. Так как тело убитого на экране так и остается, упорно остается жутким трупом, жертвой маньяка, и решительно не хочет  превращаться в артефакт. До заключительного аккорда, бурлящей огненной реки адского пламени, куда все-таки  выведет в  финале Джека Верж, дотерпят явно не все.  И, кстати, Вержа сыграл  гениальный Брюно Ганц. В коллективном бессознательном он – Ангел, ставший человеком из  « Неба над Берлином ».  Но он же сыграл феноменально Гитлера в фильме « Крах ». Такой вот ернический выпад фестивалю  от Триера, в 2011 году отлученного от Канн как раз за высказывание о Гитлере.  

Crédit photo: Festival de Cannes