16 марта- 7 апреля 2019 – Odéon Théâtre de l’Europe
Известный актер Комеди Франсез Клеман Эрвье-Леже (Clémеnt Hervieu-Léger) много лет провел в тени великого Патриса Шеро в качестве ассистента. Последние годы незадолго до смерти мэтра и сам взялся ставить спектакли, и довольно успешно. Его постановка по главной пьесе Лагарса «В стране далекой», сделанная два года тому назад в Страсбурге, пользовалась большим успехом и у профессионалов, и у зрителей. Теперь спектакль можно увидеть в Париже на сцене Одеона.
Пьеса «В стране далекой», Лагарс закончил ee в сентябре 1995, незадолго до смерти, – переработанный вариант более раннего текста, «Всего лишь конец света», написанного в Берлине в рамках гранта Вилла Медичи вне стен в 1990 году. В первой пьесе, Луи, блудный сын, возвращается в родной дом, который покинул много лет назад, чтобы сообшить близким- матери, сестре Сюзанне, брату Антуану о том, что болен и скоро умрет. Но проведя с ними день, уезжает, так и не высказав свою тайну. Во втором варанте, сохранив канву, Лагарс расширяет сюжет, включая, помимо семьи по крови тех, кого можно назвать семьей по выбору: всех, кто был близок ему по духу, кого любил. Они здесь не названы по имени, а как своего рода архетипические фигуры – Старый друг; Воин, все воины; Юноша, все юноши. А также не только живые, но и мертвые – они так и названы, Отец, уже умерший, Любовник, уже умерший. Словно в пандан к этой строке из Клода Мориака, которая служит эпиграфом к пьесе «Нe покидaeт чувство, что ты ничто в этом мирe, гдe опорой можeт служить только любовь живыx и любовь мeртвыx», Лагарс собрал здесь живых и мертвых, любивших его. Автобиографичность (драматург тоже умер в возрасте 38 лет от спида) придает особый эмоциональный накал всему действию.
В пьесе Лагарса полностью отсутствуют авторские ремарки, описания место действия. Эрвье-Леже помещает действие в 90-е годы в условное неуютное пространство no man’s land: заброшенный паркинг, городской пустырь. Бетонная стена по периметру стены, за которой угадывается (но только угадывается) живая природа, а рядом – разбитый старенький фольксваген гольф, телефонная будка. Это и есть то сакральное место, где обитает любовь, невозможная в « родных краях ». Герои существуют одновременно в разных временах, в прошлом и в будущем, то есть вне времени. Лагарс использует чисто кинематографический принцип монтажа внутри сцен: персонажи начинают монолог/диалог, который перебивается сценками других героев, во время которых они ничего не делают, а потом начинают игру с того момента, на котором остановились. В спектакле Эрвье-Леже все персонажи всегда присутствуют на сцене. Но изобретательная сценография (Орели Маэстр) позволяет игру планами и выключения из действия через использование нескольких уровней сцены: на авансцене, на стене, на крыше машины, внутри нее, за ней, на приподнятом пространстве возле телефонной будки. Лагарс придумал особый знак для разделения внутри пьесы на эпизоды. Эрвье-Леже нашел сценический эквивалент – гонг, торжественный звук которого скандирует ритм этого ритуала к смерти, как удары судьбы.
Спектакль начинается со статичного пролога, своего рода обращения к зрителям, в котором много персонажей, и все говорят наперебой, чтобы высказаться. Два действия – хоральная партитура, собранная вокруг фигуры протагониста. В эпилоге Луи остается один на один с самим собой, как перед лицом смерти. Пьеса представляется как множество мелких эпизодов, без хронологической последовательности- своего рода калейдоскоп разных взглядов на героя и разные вариации на тему событий, своеобразно дополняющих друг друга. Весь этот эскорт персонажей, сопровождающий Луи в его путешествии домой, выглядит в начале спектакля как веселая банда друзей, собравшихся на праздник. Праздник, который постепенно смолкает, облекаясь в тона меланхолии и неизбывной печали. Пьеса Лагарса – очень многословная, почти романная форма. Эрвье-Леже поставил ее целиком, без сокращений. Первую часть смотреть непросто, настолько она оказывается перегруженной, заболтанной, становятся явственны бесконечные повторы в речи героев, особенно это касается монологов Юноши, выступающего от лица всех возлюбленных, случайно встреченных по жизни. Как заметил после спектакля один мой французский коллега, иногда ради высшей преданности автору стоит ему изменить, то есть в данном случае, текст первой части явно следовало сократить. Но с того момента, как в действие вступают две актрисы сильной энергетики, Одре Бонне в роли Сюзанны, сестры Луи, и Нада Странкар в роли матери, спектакль обретает наконец более очерченный рисунок, текст артикулируется с лирической интонацией поэмы и одновременно отстраненно, жестко, чтобы скрыть гамму чувствований, который остались за кадром языка. Настоящего диалога никогда так и не происходит. Все выбалтывают собеседнику свое, не слыша его. Какофония монологов, которые почти не пересекаются. Взять другого можно только предельным внутренним накалом. Так возникают отчаянные окрики Антуана, останавливающего свою жену Катрин, которая пытается рассказать новоявленному родственнику о племянниках: остановись, мы ему неинтересны. Или пронзительные, словно сквозь сдерживаемые рыдания, исповеди Сюзанны. Роль Отца отдана актеру молодому (Стенли Вебер), как если бы время остановилось для него в расцвете сил, в те далекие времена детства, когда, как теперь кажется, все были счастливы и выезжали по воскресеньям на традиционный пикник. (Именно потому, что он еще молод, можно мимолетом впустить эти короткие моменты нежности между Стенли Вебером и Надой Странкар). Теперь по случаю приезда Луи тоже пытаются возобновить пикник – выносят на авансцену складной стол и и стулья, снедь, но напоминание только сильнее подчеркивает диссонанс.
Успеть наверстать упущенное время. Отсюда тоже форсированное высказывание, за которым и боязнь фальши, боязнь быть ложно понятым, и невозможность для Антуана и Сюзанны высказать любовь к Луи, смешанную с обидой на его исчезновение и личными комплексами. Невозможность высказать любовь рождает ощущение нелюбви. «Ощущение очень четкое, что меня бросили… что постепенно в конце концов бросили на произвол судьбы, оставили наедине с самим собой, с моим одиночеством, в толпе людей, бросили не потому, что хотели уязвить, а нечаянно, просто не умея ко мне подступиться, затронуть мои чувства… сочтя к несчастью, к глубокому сожалению, необходимым отречься от меня¹», – как говорит о своих смутных ощущениях сам Луи. В отличие от фильма Ксавье Долана «Всего лишь конец света», в котором Луи (Гаспар Ульель) – артист, художник, и этим противостоит миру обыденных людей, его близких, Эрвье-Леже дает образу более универсальное значение. Это скорее драма некоммуникативности вообще, помноженная на переживание Луи своей гомосексуальности как отдельности, драматической несовместимости с миром.
В роли лирического героя – харизматичный Лоик Корбери, один из лучших сегодня актеров Комеди-Франсез. Жанр спектакля – драматическая поэма (поэма одиночеств, как назвал ее режиссер), наиболее внятен именно через него: Корбери произносит текст, сохраняя пружинистый ритм поэтического слога. Уязвимый, утонченный отрок, для которого, как точно понял в конце концов Антуан, «все это несчастье, только способ существования, ныне, присно и во веки веков». С отстраненностью наблюдателя он взирает на происходящее на сцене, где все, кроме него, стараются высказаться, почти не вмешиваясь. Но может также с взрывным темпераментом человека страстного, обнявшись с Юношей, скрыться с наших глаз в в пространстве за гольфом. В спектакле Эрвье -Леже где-то на периферии все время пульсирует эротическое напряжение, а не только напряжение метафорического языка. Но самое главное, Луи здесь страшно живой, и оттого щемящая печаль окутывает все действо, ведь мы с самого начала знаем, что присутствуем словно на тризне по его жизни, на которую и мы, зрители, тоже созваны. Последняя сцена обставлена как ритуальный уход блудного сына. Бетонная стена раскрывается, обнажая выход в пространство выжженных солнцем, почти ирреальных зарослей тростника: еще начиная последний монолог героя, Корбери медленно раздевается, и уже абсолютно нагой скрывается там, в открывшемся наконец Луи мгновении счастья с отблеском вечности.
- Перевод Ирины Мягковой
Crédit photo: Jean Louis Fernandez