23 сентября -14 ноября 2020 –Ateliers Berthier
Первая после карантина премьера в Одеоне-театре Европы –«Ифигения» Жана Расина. Именно в трагедии XVII века режиссер спектакля и худрук Одеона Стефан Брауншвейг увидел созвучие сегодняшнему времени. «Мне кажется, что мир, который описывает Расин, очень похож на наш. Идея поставить «Ифигению» родилась во время карантина – я гулял по пустынному безмолвному Парижу, как будто застывшему. И вдруг представил себе абсолютный штиль в Средиземном море у берегов Авлиды, и греческой флот, застывший в бесконечном ожидании ветров, которые отправят их в к Трое». Боги требуют принести в жертву дочь царя греков, Агамемнона, чтобы задули наконец попутные ветры. И царь царей вынужден вызвать Клитемнестру с Ифигенией в воинский стан в Авлиде под предлогом бракосочетания с Ахиллом. Узнав об обмане, герой встает на защиту возлюбленной. Но гордая дочь царя предпочитает принять свою участь, если таким образом она спасет Грецию. Брауншвейг транспонирует на наше время проблематику Расина: что дОлжно принести в жертву, какая нужна жертва, чтобы возобновилась жизнь страны? Спектакль умный, тонкий, завораживающий стилистической выдержанностью И бесстрастный – как, впрочем, все спектакли Брауншвейга.
![](http://afficha.info/wp-content/uploads/2020/09/odeoniphigenie2.jpg)
Агамемнон – Жан-Филипп Видаль и Улисс- Шариф Андура
«Их (греков) воля к завоеваниям, их жажда к владычеству, их стремление к славе, их мечты о военной, экономической, политической мощи, все в одночасье остановилось,- объясняет свой замысел Брауншвейг.- До эпидемии мы жили с четким ощущением того, что ничто не в состоянии остановить гонку за прибылью, даже спасениe планеты, и тем не менее, мы стали свидетелями того, что все в мгновение остановилось. Как Агамемнон, от которого Боги требуют пожертвовать тем, что ему всего дороже, чтобы утолить его жажду всемогущества, мы тоже сталкиваемся с подобным же вопросом: чем готовы мы пожертвовать, чтобы продолжать или нет жить как раньше? должны ли мы пожертвовать экономическим ростом, чтобы спасти планету? Нашу свободу, и в частности, свободу нашей молодежи, чтобы защитить стариков и наиболее уязвимых? Ценность жизни против ценности экономики? »
«Ифигения» Расина в значительной степени вдохновлена трагедией Эврипида, с той лишь разницей, что чудесному спасению царевны Артемидой он предпочитает более правдоподобную с его точки зрения развязку, вычитанную им в текстах других древних авторов: у Расина Ифигения спасена, потому что вместо нее на альтарь взойдет другая. Чужестранка. Неправедная пленная царевна Эрифила, тайная дочь Елены, тоже нареченная при рождении Ифигенией.
« Ифигения », второй расиновский спектакль Брауншвейга после «Британика» в Комеди -Франсез, открывается тем же методом – современные политики, пиджачные пары, вообще строгий стиль и для мужчин, и для женщин, и александрийский стих, который не выпевается, как принято по традиции, но, по возможности, приближается к разговорной речи, с тем, чтобы было явственно значение слов, а не только красота языка.
Наверное, самое сильное впечатление, первое – от трансформации зрительного зала Ateliers Berthier (автор сценографии тот же Брауншвейг). Вместо обычных скамей, расположенных амфитеатром, расставленые парами с большими зазорами ( санитарные правила обязывают) стильные белые стулья. Посредине зала би-фронтальная сцена – черный помост, заканчивающийся с одной стороны стеклянными дверями офиса. Своего рода порог, за которым – невидимый алтарь жертвоприношения. На пустом помосте несколько точно таких же, как в зале, белых стульев. Зрители по обе стороны подиума видят перед собой экраны с одинаковыми проекциями морского залива (море то голубое, то серое, но всегда бесстрастно-спокойное). Создается единое пространство, в котором актеры и публика связаны . «Зрители, это народ Эллады, который слушает и судит своих правителей», – говорит Бранушвейг. Но вместе с тем, это не открытое пространство перформативного искусства. Они это они, а мы- это мы, даже если на время оказались в одной лодке всеобщей беды: спектакль Брауншвейга остается традиционным по форме.
![](http://afficha.info/wp-content/uploads/2020/09/odeoniphygenieachile.jpg)
Ахилл- Тибо Венсон
Минималистское пространство подиума словно возвышенно в перспективе обнажившихся металлических перекрытий зала от Шарля Гарнье (архитектора Парижской оперы), вызывая отдаленные ассоциации с высокими дворцовыми сводами.
В этом спектакле нетрадиционный для французского театра двойной состав – Брауншвейг впервые открыл эту практику в Москве, на репетициях «Дяди Вани», и очень вдохновился. Но сегодня двойной состав приспособлен для эпохи ковида – с одной стороны, это позволяет занять больше актеров, страдающих от отсутствия работы, когда многие постановки переносятся на неопределенный срок, а фестивали отменяются. С другой стороны, возможно продолжать играть в случае, если кто-то заболеет. Но играют два состава не в очередь, а вперемешку. В мой день распределение такое- Агамемнон- Жан-Филипп Видаль/Jean-Philippe Vidal, Ахилл- Тибо Венсон/Thibault Vinçon, Ифигения-Сюзанн Обер/Suzanne Aubert, Эрифилия- Ламья Реграгюи Мюзио/Lamya Regragui Muzio и Клитемнестра- Вирджини Колемин/ Virginie Colemyn.
Тяжело ступает Агамемнон, тяжело сутулясь всем телом, как придавленный грузом свалившегося на него несчастья ( Жан-Филипп Видаль). Но уже первый разговор между ним и Аркасом – они сидят на разных концах сцены и сухо проговаривают текст, причем царь зачитывает свой по бумажке, напоминает современный деловой ритуал, собрание в министерском офисе. К этому последнему отсылает и водный фонтанчик у дверей, который использует Агамемнон каждый раз после сложно дающегося решения. Он человек высоких помыслов, благородный правитель, он предпочел бы ступить на этот жертвенный алтарь сам, но Боги требуют Ифигению.
![](http://afficha.info/wp-content/uploads/2020/09/odeon-iphygenieellememe.jpg)
Ифигения-Сюзанн Обер
Нужно ли превращать трагедию в драму? -вот весь вопрос. Здесь трагедию играет только Клитемнестра-Вирджини Колемин, с царским достоинством во всем несущая свою возвышенную и страшную судьбу. Брауншвейг неожиданно разбивает французскую традицию говорить всегда в зал. Актеры общаются друг с другом, как в психологическом театре. Мы видим их почти всегда в профиль или еще – о ужас – со спины. Никакой патетики – в самые драматические моменты можно говорить тихо, словно на исходе сил. Как Клитемнестра. Как Агамемнон. Боль и отчаяние – тихие. И ненависть к сопернице царевны Эрифилы -тоже. Но громко кричит Ифигения – Сюзанн Обер, отказываясь от Ахилла, словно хватаясь из последних сил за невозможное счастье, – впервые эта уверенная в себе, избалованная девочка открывает темную сторону мира; и мечется в исступлении обманутый царем Ахилл – Тибо Венсон( тип современного нервного юноши, идеалиста).
![](http://afficha.info/wp-content/uploads/2020/09/odeonclytemnestre-et-autre-achille.jpg)
Клитемнестра- Вирджини Колемин
В паузах между актами напряжение поддерживается тревожной музыкой, как в классическом голливудском триллере.
Спектакль выдержан в единой черно- бело- серой гамме. Еще есть голубой – цвет моря и небес. Единственный безмолвный и равнодушный свидетель происходящего,. Море здесь не знак принадлежности средиземноморской культуре, как в «Федре» Комеди-Франсез в постановке грека Мармариноса, но, скорее, молчание Богов.
Дважды во время действия вторгается красный свет, заливая помост и двери рокового порога кровавым отблеском жертвоприношения. Ну и, как вы догадываетесь, хэппи-энда, вопреки автору, не получится. На ликующей финальной реплике Клитемнестры на помост неожиданно выходит Ифигения с измазанными кровью той, другой царевны, руками: на экране сверхрупным планом ее руки и навсегда застывший в глазах неизбывный ужас. Цена вопроса?
Crédit photo: Julien Gosselin