20 января – 16 апреля 2023 –Théâtre de l’Atelier, Paris; 8-12 августа 2023 – Théâtre de l’Orangerie, Genève

Не будем повторять всего сказанного и известного, про одну из лучших пьес классика театра абсурда Сэмюэля Беккета « Конец игры »(1957). Скажем, что прочтение Жака Осински/Jacques Osinski   открывает  Беккета неожиданного. Cпектакль поставлен на двух феноменальных актеров -Дени Лавана/Denis Lavant и Фредерикa Ледгенса/Frédéric Leidgens. И в этом дуэте, как никогда раньше, вдруг открылся смысл  вот этого существования, всегда в паре, персонажей Беккета, когда один невозможен без другого, нуждаeтся в другом. Может быть, именно это  присутствие Другого способно скрасить ужас бытия? Может быть…

Мизансцена  выстроена с классической ясностью, точное следование авторским ремаркам -сценография замкнутого пространства, два окна, лестница- стремянка. Ритм замедленный, с по-настоящему длинными паузами и всей партитурой повторяющихся действий: так сохраняется очень значимый для Беккета мотив протяженности, ожидания.  Дени Лаван -гениальный трагикомический клоун, но  здесь он словно сдерживает свой темперамент, «смягчает» бурлескный характер повторяющихся действий  Клова ( как застывшая маска, растопыренные негнущиеся ноги Клова-Лавана,— я так скрючен, говорит сам о себе персонаж Беккета, что вижу только свои ноги), он в чем-то и нежно-нелепый, и даже немножко блаженный. « Конец игры » -партия для двух голосов тоже, хрипловатые обертоны Клова против широкой вибрации поэтического слога Хамма.

Фредерик Ледгенс — Хамм прикован к ивалидному креслу, но все равно  красив. Изысканная аристократичность, элегантность любого движения и жеста, неизъяснимая аура какой-то высшей утонченности человеского духа. Своего рода Бог -отец, демиург, наделенный даром сочинять истории, а не только претерпевать, а значит – придавать смысл. Клов, в отличие ои Хамма, малословен. Его участь — двигаться без конца и порой без смысла. Но, как ни странно, когда он решается вставить реплику в высказывания  Отца, слова его не лишены определенного остроумия. В общем, два обреченных одиночества, как душа и тело. Но не только это.

Осински избегает  акцентировку слуга-хозяин. То есть  перед нами вовсе не домашний тиран, измывающийся над немного слабоумным слугой Да, парализованный ослепший Хамм заставляет Клова смотреть, бегать, иногда с перебором, но ведь он его глаза и его ноги, или ,может быть,  его сущность, та, что не заключена в тюрьму неподвижности и темноты, немного его аватар, как у безногого морского пехотинца из Джеймса Кэмерона. Через Клова (вероятно все таки приемного сына),он  преодолевает собственную неподвижность. Между ними сильная взаимная привязанность, сродни любви. Космическое безмолвие в спектакле Жака Oсински  не такое уж холодное, ибо обогревается человеческим присутствием. Именно чистый акт любви не позволяет Клову бросить отца – в финале уже переодевшись и с дорожным чемоданчиком он так и не решится уйти, даже если Хамм об этом уже не узнает.

То, что Хамм превращает собственное умирание в игру, кульминацию игры (второе возможный перевод пьесы, эндшпиль), в исполнении Фредерика Ледгенса приобретает весь свой смысл. И, кстати, из ремарки режиссера в пресс-релизе открылось значение предпоследней реплики Хамма, когда тот призывает поэзию, чтобы конец вышел в красоте: « Tu réclamais le soir, il descend, le voici »/Ты звал ночь – ну вот, она нисходит, она с тобой – оказывается, это цитата из Бодлера, из поэмы «Recueillement»/Созерцание.

Существование не так уж бессмысленно, заброшенность в мире не полная, если остались тонкие ниточки человеческих связей. Искра духа,  все-таки не угаснувшая в бренной оболочке.

Crédit photo:Pierre Grosbois

PS. По итогам сезона « Конец игры » в постановке Жака Осински был удостоен приза французского синдиката театральной критики как лучший спектакль частного театра/Prix Laurent Terzieff