4-12 октября 2024 – Théatre de la Commune, Paris-Aubervilliers; 29-30 ноября -L’Archipel, Scène nationale de Perpignan; 3-4 ноября – Théâtre, Pau
Новый дуэт выдающихся актеров, Станислас Нордей или Норде/Stanislas Nordey и Элен Александрис/ Hélène Alexandridis играют «Квартет» Хайнера Мюллера/Heiner Muller. Режиссер Жак Винсе/ Jacques Vincey, худрук Национального Театра в Туре, трактует пьесу как церемониал.
«Квартет»(1980) — драматическая поэма, написанная по мотивам романа Шoдерло де Лакло XVIII века «Опасные связи», представляет собой диалог маркизы де Мертей и виконта де Вальмона. В отличие от Лакло, их роман совсем не эпистолярный. Так, как мог бы его увидеть маркиз де Сад и Жан Жене: дразнящая чувственная любовная игра в выжженных полях страсти, оборачивающаяся трагическим фарсом. Через изощренную словесную перепалку маркиза и Вальмон предаются циничной вседозволенной игре на грани бездны, в которой есть только два полюса: наслаждение и смерть. Мюллер обозначает место действия как «салон перед французской революцией и бункер после третьей мировой войны», то есть вечное поле битвы мужчины и женщины. Или анатомия любовного желания, в котором смешались жажда власти, обладания и разрушения другого, но через него в конечном счете и самого себя. У Мюллера это еще и поединок двойников, именно поэтому персонажи могут свободно меняться ролями, маркиза становится Вальмоном, а он- маркизой, но также поочередно они перевоплощаются и в двух жертв Вальмона – мадам де Турвель и юную девственницу Сесиль Воланж. Партитура страсти разыгрывается на четверых – квартет.
Маркиза в спектакле Жака Венсе сначала только голос за непрозрачным занавесом. Она имитирует любовный акт, содрогаясь в восторженных объятиях . Воображаемых. На самом деле, это представление для ее старинного любовника, соперника и напарника по жестоким играм соблазнения Вальмона, призванное разжечь воображение через ревность к невидимому сопернику: «Ревнивец. Вы, Вальмон. Какое падение».
Потом занавес резко обрушивается, обнажая сцену во всю глубину: белесые пластиковые завесы покрывают все условное пространство салона, вместе с мебелью, образуя нечто напоминающее одновременно заброшенный особняк и саван… Маркиза и Вальмон, оба страшно набелены и напудрены, причем не только лица, но и одинаковые высокие вычурные парики, и схожей серебристо-белой гаммы старинные костюмы, – кажется, все напудрено. На Мертей юбка на каркасе по моде 18 века, у Вальмона -камзол. Оба претенциозны и почти неподвижны, будто неживые, будто они лишь восковые фигуры, вышедшие из небытия-это ощущение подчеркивается блеклым мертвящим освещением. При этом маркиза и виконт страшно схожи, смотрятся как игра отражений. Спектакль склоняется к церемониальному театру – у Нордея это получается превосходно, элегантность жестов и слов никогда не нарушена( вспоминается его аббат Т, философствующий либертин 18 века в знаковом спектакле «Тереза-философ», поставленном А.Васильевым ). У Элен Димитриадис великолепная интонация церемониальной отстранённости, когда слова падают, подобно камням с горной вершины, то и дело срывается до реалистической эмоциональной — так отчитывает любовника героиня Гольдони, а вовсе не та, что наторела в искусстве холодного поединка, в изощренной игре хищников по Мюллеру. Партнеры говорят, говорят, все более отдаваясь бесстыдной стихии речи, возбуждаясь от откровенного словесного блуда, «если хотите знать, где живет Господь, доверьтесь трепету ваших бедер», но никогда не опускаясь до чистой физиологии, оставаясь на той высоте, в которой пламя вечно неутоленного желания сливается с жаждой бессмертия. И даже музыкант в глубине сцены (Александр Мейер), вступающий в их диалог со своей электрической сазой (восточная лютня), занимается не возгонкой чувственности, а поддержанием неослабевающего ритма для их игр.
Маркиза снимет каркас, потом накидку, чтобы остаться в мужском камзоле -так ей удобнее перевоплотится в Вальмона или в девицу Воланж, а Вальмон, избавившись от камзола, чтобы сыграть де Турвель, символически примерит на себя каркас фижмы. Потом они отбросят и парики, словно снимают слой за слоем искусственность жизни. В конце останутся без прикрас -только в белом исподнем — наедине с неумолимо надвигающемся небытием. Останется только соприкоснуться наконец напоследок плотью – губами и выпить бокал отравленного вина -предназначенного для де Турвель. Но выпьет его Вальмон, с элегантной дерзостью и последним отчаянием философа либертина. Потом резко опадут все занавесы сцены, оставив маркизу в бесконечно одиночестве посреди наступающей со всех сторон черной бездны. Это было, черт возьми, эффектно. А вот возникшие посреди спектакля кучи земли, окутанные туманами, только мешающие восприятию, вызывали скорее недоумение.
Crédit photo: Christophe Raynaud de Lage