12-30 марта 2025 – Théâtre de l’Athénée Louis Jouvet

В Парижском театре Athénée идет «Мизантроп» Мольера в постановке  Жоржа Лаводана/Geoges Lavaudant. В спектакле собраны первоклассные актеры, Эрик Эльмоснино в главной роли, а его враг и соперник Орант- Орельен Рекуанг. Есть еше постоянный актер театра Лаводана, Франсуа Мартуре. На первый взгляд, никакой модной концепции режиссер  не придумал, играют мольеровский текст. Такой традиционный театр (что в общем-то совершенно не свойственно стилю Лаводана). Но из него выламываются, существуя как бы в параллельном сюжете, три актрисы, исполняющие женские роли, Мелоди Ришар, Астрид Бас, Анисия Маб. И это и оказывается сюжетом.

Альцест -Эльмоснино/Eric Elmosnino бесконечно говорит, говорит, говорит свой текст, на одной интонации. Молодой человек, влюбленный в Селимену, сказано в ремарке Мольера, а здесь стареющий желчный брюзга, которому свет не мил, ну и вообще, чистый мизантроп, недовольный собой и миром. Понятно, что режиссер относится к нему не без иронии, но он не смешной. Он скучный. А Орант в своей самоуверенный выспренности — в почти гротесковой игре Орельена Рекуанга:Aurélien Recoing, да, смешон, пижон с претензией, потому как приближен к власти. Филинт Франсуа Мартуре/Francois Marthouret, благоразумный друг Альцеста вообще никакой, условный резонер. Но самое главное, они все трое старые. А Селимена и Элианта — очень молодые. Из этого высекается некий смысл, которого  Мольер, возможно,  не искал – старики, в погоне за ушедшей молодостью.

Действие происходит в неясно очерченное «наше время» – на мужчинах смокинги с некоторой долей экстцентричности, на женщинах вневременные туалеты дам хорошего общества, а Селимену на сцене вообще сопровождает целый гардероб. Лаводан и сценограф Жан-Пьер Верже придумали остроумное решение- сцену перекрывает выгородка из затемненных зеркал, отсылка к роскошной зеркальной галерее Версаля, но со сдвигом — в этой ничего не отражается, а в сценах у Селимены она поворачиваятся, обнажая гардеробную с множеством вечерних туалетов. На стертом, если так можно выразиться, мужском фоне ярко выделяются три женщины, три актрисы. Ну и к тому же, они и физически на голову выше партнеров -мужчин. Элианту, кузину Селимены, девушку высоких правил, влюбленную в альцеста, играет  уверенно убедительно дебютантка Анисия Маб/ Anisia Mab. Посреди старческого маразма вдруг  искренность, юная красота, живые интонации.  Ах, такой явно можно довериться. И когда разуверившийся в Селимене Альцест, как утопаюший спасающийся за соломинку, обращается с предложением к Элианте, ее демонстративный выбор благоразумного Филинта просто ошарашивает. Это и есть настоящее предательство. А вовсе не Селимена.

Мелоди Ришар/Mélodie Richard вообще то Мольера никогда не играла, oна –  героиня сверхтеатральной реальности интеллектуального театр Лупы, актриса, внутренний строй которой противоположен строгой упорядоченности. Каркас александринского стиха ей тесен. И она его разбивает, играет ситуации помимо текста. Да, Селимена – вдова веселая, да, кокетка, да фривольна, да обожает игры обольщения и вообще светскую игру, это часть ее очарования, и она дорожит этим своим имиджем. Но не обманывает никого -принимайте такой, какая я есть, и любите. И именно так — как свободный человек хочет любить другого свободного человека, Альцеста. А иной я не буду -увольте, словно говорит она всем своим поведением. В последней сцене воспринимает предложение Альцеста «бежать…от общества людей и навсегда отныне со мной укрылись бы вдвоем в пустыне» как прихоть. И помолчав, беззаботно уходит – в наслаждение жизнью, которую жадно ловит всем существом. Уходит прочь без сожалений и с нескрываемым недоумением: отчего люди так усложняют простые вещи, жизнь так прекрасна… Может быть, простить миру его несовершенство?

Арсиное — Астрид Бас/Astrid Bas, спутница и постоянная актриса Лаводана, –  третья грань этого женского треугольника. Здесь она выступает в неожиданной  ипостаси : яркий жанровый рисунок, такая Стервелла, застегнутая на все пуговицы (в прямом и переносном), в каком-то даже смысле женский двойник Альцеста, а он от нее бежит, как Мопассан от Эйфелевой башни, парафразируя Чехова. То есть не всякий морализм, как оказывается, хорош. И речь больше не идет о борьбе с лицемерием общества ( хотя на эту тему режиссер придумывает буфонные сценки двух маркизов). Лаводан подвергает сомнению место самого моралиста, опьянённого собственным нарциссизмом – мир, к счастью, не черно-белый, он — цветной. Короче, получается вполне по формуле старшего соременника Мольера, Геза де Бальзака (Jean-Louis Guez de Balzac) « Ничего нет более отвратительного, чем проповедник в гостиной, благовествующий собственные слова и поучающий от собственного имени».

Crédit photo: Ephrem Koering; Marie Clauzade