В Париже играют спектакль гамбургского Thalia Theater «Seul dans Berlin» в постановке знаменитого фламандского режиссёра Люка Персеваля. Это сценическая версия романа немецкого писателя Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку»: основанная на подлинных документах история о супружеской паре, решившей вести индивидуальную борьбу против нацистского режима. Изданный в 1947 году и почти забытый, роман Фаллады в начале двухтысячных был переведен на английский язык и тут же попал в список бестселлеров.

 

Люк Персеваль (р.1957), один из создателей антверпенского театра Toneelhuis, который он потом передаст Ги Кассиерсу и уедет работать в Германию. С 2005 по 2008 Персеваль – режиссёр Берлинского Schaubühne, а с 2009 – худрук Гамбургского театра Thalia.

Роман Фаллады (1947) основан на подлинных архивах гестапо по делу Отто и Элиз Хампель (в романе Квангель), казнённых в тюрьме Плётцензее в 1943. Действие разворачивается в Берлине в годы войны. Супруги получают известие о гибели единственного сына. Это трагическое событие оказывается катализатором, который побуждает их к восстанию против режима. Квангели выбирают очень наивную форму протеста: Отто пишет открытки-листовки с текстами против Гитлера типа, «Наш сын убит. Ваш будет следующим», и разбрасывает их, один или вместе с женой, в публичных местах, в основном в многоэтажных домах Берлина. В подавляющем большинстве найденные открытки тут же приносят в полицию. Автора ищет гестапо. Квангели продолжали свой акт сопротивления целых два года. Пока их не застали с поличными. Фаллада потрясён открывшимися материалами, и пишет весь роман, 899 страниц, в течение четырёх недель. И ещё через несколько недель умирает, не дожив до публикации. Рассказывая про Квангелей, автор добавляет в их историю собственный опыт- отсюда страстность, с которой описывается происходящее.

Все, кто читали книгу Фаллады, говорят, что больше всего поражает в ней воссоздание атмосфера страха, которым, как круговой порукой, связаны жители города.
Как система потакает самым низким проявлениям человеческой натуры, как подобно пене, поднимается вся накипь, все отбросы общества. Хотя в некоторых тот же самый пресс, наоборот, проявляет повышенное чувство собственного достоинства. Этой атмосферы страха, на которой и держалась диктатура Гитлера, в спектакле нет. Жанровые сценки и фарсовые картинки про плохих и хороших жителей Берлина перемежаются с историей благородных героев, Отто и Анны Квангелей (Томас Нихаус, Ода Тормейер). Все рассказано в лучших традициях плакатно-реалистического театра советской эпохи, только там показывали хороших советских партизан и карикатурных плохих фашистов и предателей. А здесь место хороших заняли пытающиеся сопротивляться режиму немцы. Да, простит меня читатель, упрёк исключительно к режиссёрской трактовке, ничем не умаляющий восхищения перед личным подвигом Квангелей, нашедших внутренние силы противостоять режиму, и заплативших за это жизнью. Что лишний раз говорит о том, что нет круговой поруки, что каждый должен выбирать для себя, и что один в поле воин. В спектакле Персеваля к жителям военного Берлина отнеслись со снисхождением и симпатией, их всех пытаются понять, и даже полицейский комиссар здесь способен на благородный жест и меланхолию. Чувство одиночества человека перед лицом системы подавления выведено в спектакле за скобки.

Всех многочисленных персонажей романа играют, переодеваясь, меняя парики, используя накладные усики и другую театральную бутафорию, 11 актёров. При этом самого главного гестаповца и злодея, так же как роль единственного праведника внутри системы, государственного советника Фромма, играет женщина, Барбара Нюссе: ее молодой и напористый обергруппенфюррер упрощённо карикатурен, напоминает персонаж гиньоля, фигура старика Фромма, напротив, сложна и объёмна, в нем угадывается типичный учёный – интеллектуал старой Европы. Сцена пустая. Несколько бытовых аксессуаров. Стол, который по ходу действия претерпевает всевозможные превращения – семейная кровать, пыточный кабинет гестапо, укрытие или фабричный станок, на котором столяр Отто изготовляет гробы. Все действие проходит на фоне гигантского вертикального панно – плана разбомблённого Берлина, увиденного с высоты птичьего полёта. Приглядевшись, понимаешь, что на самом деле это коллаж, составленный из сотен подлинных предметов обихода того времени – часы, сумочки, чемоданы, туфли, коробки. Причём, как говорят, план так точен в деталях, что можно узнать ту или иную улицу. Этот город, созданный сценографом Аннет Курц из памяти предметов о существовавшей здесь жизни, – настоящий арт-объект, самое интересное в спектакле Люка Персеваля. Еще есть музыкант Лотар Мюллер, который спрятался со своей электрогитарой в оркестровой яме сбоку от сцены и извлекает из инструмента, помимо классических мелодий, самые неожиданные звуки, вроде гула сирены. Лирическими героями спектакля стали бывшая партийная активистка, сбежавшая из нацистского Берлина в глубинку, чтобы трудиться на земле, и усыновлённый ею мальчик: сын предателя, выродок и разгильдяй, превращается под ее наставничеством в белокурого симпатичного юношу. В финале, после ареста и гибели Квангелей, все жители Берлина cобираются вместе с ним в сельской повозке и, как на птице-тройке, едут куда-то к новой жизни. Старую Германию, в лице отца-предателя, с собой в повозку не берут.
Я впервые видела спектакль Персеваля, у которого, в общем-то слава режиссёра метафизического театра, здесь все было изложено плоско и доходчиво. Старый реалистический театр, в котором рассказывают истории, в основном во фронтальных мизансценах – актёры почти все время говорят в зал, даже когда общаются между собой. К тому же спектакль очень разговорный, приходилось все время следить за субтитрами, упуская действие на сцене.
В Париже спектакль приняли сдержанно, в Германии Персеваль получил за него премию «Фауст» (аналог французского «Мольера») как лучший режиссер, а Аннет Курц – за лучшую сценографию.