15 декабря 2016 – 21 января 2017 – Théâtre de la Ville /Espace Pierre Cardin
После Сполето, Милана, Риги, Мадрида, Монте-Карло и Лиона спектакль Уилсона-Барышникова наконец доехал до Парижа. Михаил Барышников рассказывал, что получил за свою карьеру множество предложений сыграть Нижинского, в том числе в 1970 году от Игмара Бергмана. И вот, свершилось. Моноспектакль « Letter to a man », «Письмо человеку», по Дневнику Вацлава Нижинского, Боб Уилсон поставил специально для него: один великий танцовщик исполняет роль другого. Между тем, к искусству танца спектакль имеет самое отдаленное отношение. Он о человеке, впадающем в безумие, и человек этот раньше был великим танцором. А теперь нам явственен лишь наивный воображаемый мир сумасшедшего, как его увидел Уилсон. Впрочем, Барышников признается в этом сам: «Я не играю Нижинского, я играю его безумие».
«Письмо человеку» – коллаж из обрывков повторяющихся фраз, бессвязных мыслей, музыкальных фонограмм, закадровых голосов: партитура Нижинского из « Дневника » разложена на два языка, русский (сам Барышников), английский (Уилсон), плюс женский голос в озвучании хореографа Люсинды Чайлдз. Плюс французский в субтитрах, причем все три перевода не всегда совпадают по смыслу. Пространство тоже фрагментарно –череда вырванных из тьмы сцены картинок, контуры которых, как всегда у Боба, очерчены светом. Силуэт актера на фоне светового задника выглядит еще одной иллюстрацией к излюбленному Уилсоном экспрессионистскому сюжету в стиле «носферату». (Почти аскетичная холодная красота уилсоновских картинок, видимо, призвана остудить внутренний пыл безумного гения, удержать от перебора патетического). Барышников – изысканный фрак и набеленное лицо – не танцует, только демонстрирует свойственную ему грацию движений в серии застывших поз и типичных для почерка американского режиссера изломанных жестов. Разве что меланхолии чуть больше обычного. Осколочное видение мира сумасшедшего – да, конечно. Но внутри, если вдуматься, из отрывков навязчиво повторяющихся танцующих фраз можно вывести нечто почти логически стройное, размышления о Боге: «Я есть бог. Я есть дух», «Я не Дягилев» повторяется много раз, как заклинание. «Бог ни в школах, бог в душе. Я человек с ошибками. Но Бог хочет всем помочь. Ты есть зверь. Я есть Бог. Я божья тварь, но я не вещь. Я перед бездной. Но Бог не хочет, чтобы я упал. Потому что он помогает мне, когда я падаю. Бог есть жизнь, а не смерть». Все-таки это письмо не к Дягилеву, его Пигмалиону и злому гению одновременно, а послание к человечеству, внутренний монолог Нижинского с Богом и самим собой. Спектакль начинается у руин городского дома, вдали виднеется покосившийся кладбищенский крест, и эта картинка накладывается на текст Нижинского: «я знаю, что такое война, ибо я воевал с матерью мой жены…» Общая катастрофа проживается через глубоко личное. А заканчивается действо в маленьком кукольном театре столь любимого им «Петрушки»: «Вацлав Нижинский», эти слова Барышников впервые произносит сам, прежде чем исчезнуть за складками красного бархатного занавеса, и это самый пронзительный эпизод спектакля.
В целом же, все как–то вторично, поверхностно, оставляет сильное ощущение «дежа вю», оттого спектакль, который идет всего один час, кажется бесконечно долгим. Наивные комические репризы кабаре, легкая музыка, лубочный Дягилев проплывает по сцене в лодочке из мультика, а в эпизоде, когда Нижинский вспоминает, как искал проституток на улицах Парижа, на сцену выкатываются фанерные лубочные игрушки, словно выскочившие из спектакля по Хармсу: девочка с гигантским петушком на поводке. Некоторые сцены не лишены поэзии, например, размышления о Дягилеве, предпринятые паяцем, повисающим на стуле вниз головой. Постоянная тема марионетки, вовсе не стремящейся освободиться от своего кукольника, проходит сквозь все почти творения режиссера. В этом ряду и создание Барышникова. Но Нижинский как персонаж кукольного театра Уилсона – немного узко.
На премьере спектакль принимали тепло, но без привычного восторга парижан перед американским авангардистом. И редкий случай, многие послепремьерные рецензии не скрывали разочарований. Впрочем, две главные газеты, Figaro и Monde, Мишу Барышникова взахлеб хвалили.
Crédit photo: Lucie Jansch