23 сентября -27 октября 2023 –Opéra Bastille; с 1 ноября 2023 спектакль будет доступен на сайте MEDICI.TV
Кирилл Серебренников сделал яростный спектакль против войны, перевернув с ног на голову пангерманский пафос оперы Вагнера «Лоэнгрин»: прославление героя, ведущего германцев на священную войну, оборачивается мрачным макабрическим свидетельством. Ничего героического — в центре спектакля не светлый рыцарь, но черная масса дворцовой охраны Брабанта и везде солдаты – покалеченные, раненные, просто трупы в пластиковых мешках. Потрясающий пафос партитуры Вагнера, с ее грандиозными хоровыми партиями ( изумительные хоры Парижской Оперы) теперь работает как мощный вселенский крик против ужасов войны вообще, без отсылок к какой-то одной конкретной. (Как заметил рецензент газеты Libération, в новом опусе Серебренникова трагическими жертвами становятся все протагонисты конфликта).
На музыку вступления проецируется черно-белый фильм — Готфрид как видение трогательно- прекрасного отрока, он с сестрой- невидимой, только девичьи руки, только застенчивая улыбка, долгие долгие проводы посреди чудесной природы среднерусской полосы. Потом на сцене -Эльза (дивное сопрано Johanni Van Oostrum), после гибели любимого брата страдающая посттравматическим синдромом (как выяснится позднее, она лечится в психиатрической клинике главных вагнеровских злодеев, Ортруды и Тельрамунда). И вот в ужасных снах сквозь кровавый морок вдруг является галлюцинация о прекрасном воине-защитнике, посланном ей небесами, -правда здесь Лоэнгрин не рыцарь в светлых доспехах, а немолодой мужчина в стандартном камуфляже. Так режиссер вместе с драматургом Даниилом Орловым переписывает либретто Вагнера.
Серебренникова много в чем можно упрекнуть – ну хоть в маньеризме первого действия: чего стоят одни татуированные эфебы с лебедиными крыльями вокруг Эльзы, размноженной на трех актрис, причем все три позаимствовали чудесную шевелюру метерлинковской Мелизанды. Можно говорить о некоторой общей натянутости трактовки Эльзы, явно вторичной (мы видели уже посттравматический синдром у Чернякова в « Троянцах» и в «Сказке о Царе Салтане).
Несмотря на грандиозное исполнение партии Лоэнгрина польским тенором Петром Бекчала /Piotr Beczała ( у того не только голос завораживающий, но вообще, незаурядное харизматичное присутствие), интерпретация Серебренникова остается смутной. К какому такому Граалю отправится вагнеровский герой в камуфляже -вопрос остается открытым. Не помогает восприятию и общая перегруженность визуальной картинки — четырех с половиной часовое действие сопровождают черно -белые кинозаставки, снятые как хроника современной войны, с акцентом на детали, крупные планы лиц солдат, застывших в крике женщин, но также анимация или граффити, – не случайно, французские рецензенты спектакля часто называют Серебренникова кинорежиссером, кинокадры настолько великолепны, что иногда затмевают само сценическое действие ( причем сам он и не скрывает, что сознательно двигался к такой перегруженности, свойственной блокбастеру, – такой видится ему эстетика Вагнера).
Но навсегда останутся в памяти три сцены из Серебренниковского апокалипсиса, причем действие идет по нарастаюшей, crescendo, к полному отчаянию. Первая, это триединое пространство — воинский лагерь, госпиталь и морг, где трупы беспрерывно укладывают в холодильные камеры. В этой вот декорации, да еще в присутствии вдов, король Генрих-Птицелов, похожий на средней руки чиновника, пафосно раздает раненым награды. Вторая – свадебная процессия Эльзы и Лоэнгрина, которая превращена в трагически-гротескное дефиле юных невест с солдатами- инвалидами, все как один фотографирующихся на фоне рекламной заставки с белым лебедем. И грандиозный финал, в котором речь Лоэнгрина перед воинственными германцами, готовящими отправиться в очередной триумфальный поход, слушается усталой толпой горемык и увечных, посреди темного подвала, заваленного черными мешками с телами убитых, — их практически больше, чем живых.
На памяти четыре знаменитые трактовки оперы — Клаус Гут/Claus Gut в 2017 в Парижской Опере сделал откровенно антигероический, антипафосный спектакль, вместо лучезарного рыцаря на подмосках являлся хрупкий, неуверенный в себе бродяга: этот рефлексирующий Лоэнгрин словно нес в себе вековечную печаль по поводу несовершенстсва мира, и самим своим существованием противостоял сплоченному воинственному бюргерскому большинству. У американца Дэвида Олдена/David Alden в Антверпене в 2018 в финале над сценой появлялись знамена с изображением белого лебедя, стилизованного под свастику. Как если бы кризис в герцогстве Брабантском ассоциировался с разоренной Германией 20-х, на смену которой пришла, « спасенная » Лоэнгрином, новая мощная нация под стягами с лебединой свастикой. Другой американец Юваль Шарон/ Yuval Sharon в Байройте акцентировал трагедию идеального рыцаря, посланника Грааля: он явился в Брабант, чтобы установить царство справедливости, но не смог этого сделать, столкнувшись со сложными взаимоотношениями людей в реальном мире. Оливье Пи/Olivier Py в Брюссельской La Monnaie считал эту оперу политическим размышлением о невозможном союзе народа (Эльза) и культуры, художника (Лоэнгрин). Кирилл Серебренников вспомнил, что действие оперы Вагнера происходит в военном Брабанте, его «Лоэнгрин» — антивоенный манифест и скорбный реквием по всем жертвам войны.
В постановочной команде — постоянные соавторы режиссёра, хореограф Евгений Кулагин, видеаст Алан Мандельштам/ Alan Mandelshtam, художник по костюмам Татьяна Долматовская и сценограф Ольга Павлюк
Crédit photo: Charles Duprat