13 января – 4 февраля 2024 –Odéon-Théâtre de l’Europe
После всех невероятных перипетий в Женеве и в Авиньоне, о которых мы писали, спектакль Кристиана Лупы по книге В.Г. Зебальда/W. G. Sebald «Эмигранты» (я бы перевела скорее как «Изгнанники») сыграли в Париже. Лупа говорит, что из 4-х героев четырех новел книги выбрал двоих — учителя Пауля Берейтера и путешественника Амброза Адельварта потому, что они более всего недостижимы, неуловимы, почти что призраки, и оттого позволяют приблизиться к таинству чистой экзистенции. Книга Зебальда построена как перевертыш: документальный рассказ, в котором вымышленные герои описываются как реальные люди, и текст сопровождается старыми черно-белыми фотографиями, на которых якобы изображены те, о ком речь. Две части с антрактом в общей сложности длятся 4 с половиной часа. Время в сценарии Лупы течет не линейно, а как прерывистый зигзаг, в котором прошлое и настоящее перепутаны, прерываются медитативными пустотами, повторениями, пространство тоже раздроблено и фрагментарно из-за наложений видео и чисто театрального действа. Так что в конце мы уже не точно уверены, что чему предшествуют и что за чем следует
Сцена открывается на высокий фасад, напоминаюший собор с разломанным куполом, выходящим в темную бездну небес. Внутри- классная комнатa и спальня учителя. Постепенно на эту комнату будут накладываться видеопроекции – на тонкий занавес перед сценой, на задник, на лица персонажей на сцене, сквозь их лица, сквозь их тела, сквозь рассказ Рассказчика, исследующего лабиринты памяти, раздвигая пространство до ирреального. Вмещая в себя все эти мерцаюшие пространства, сцена становится коробкой памяти. Двойственность пространств как загадка этих жизней … Как говорит Лупа, «Рассказчик в «Изгнанниках» в поисках навсегда потерянных и ускользающих от него видений — пейзажей, воспоминаний, которые невозможно воспроизвести в театре…Поэтому я превращаю их в заснятые флешбeки. Видео размывает нарративность и временные рамки рассказа, оно для меня -способ приблизиться к таинству этих неуловимых существований».
Расказчик – это здесь сам Зебальд, вспоминает своего школьного учителя, Пауля Берейтера, после того, как узнает о его самоубийстве под колесами поезда. Это своего рода расследование о Берейтере через обрывки воспоминаний и рассказ его последней подруги зрелых лет, Люси. До этого в юности была Элен, его мимолетная возлюбленная, родственная душа, их зыбкая связь летом 1938, потом она уехала в Вену и провал. Пауль не знал, но догадывался о ее судьбе, — вместе с матерью их отправили в концлагерь. Не знал, но мучался все жизнь . Одна из центральных сцен -ночное объяснение Пауля с Элен: интимные сцены между персонажами, которых нет у Зебальда, были придуманы через актерские импровизации, традиционный метод, которым Лупа работал со своими польскими актерами – здесь с французами. Оттого эта сцена смотрится почти как перформанс Мелоди Ришар и Манюэля Валлада : она – жар исповеди, одиночества, отчаяние, желание навязать ему роль жертвы, чтобы свести теснее свою судьбу с его, и он – а если я чувствую себя немцем, а не евреем. Слова, гулко падающие как в колодец. Пауль странный — после того, как ему запретили работать учителем ( его дед быв евреем), а это было его призвание, он эмигрирует во Франции, но после опять возврашается в Германию, уходит воевать в армию вермахта.
Остается в живых, после войны возвращается к учительству — чтобы передать своим ученикам знание о жизни, ненависть к войнам, разделить свою вину тоже: в ткань видеопроекций включены отрывки из «Мертвого класса» Кантора – за партой сидят вместе немолодые актеры со своими юными двойниками -куклами, он показывает эти кадры своему классу. Его безысходность не предполагает возможности искупления, повторяющиеся фотографии рельс – они неминуемо ждут Пауля. Заканчивается первое действие фотографией вечно прекрасной Элен в белом платье, снятой с какой-то верхней точки . С небес?Больше всего поражает формальная красота- каждого эпизода. Особенно в этой первой части спектакля. Просто какое-то наваждение, волшебство, свозь которое всполохами-проходит история учителя. Другие актеры -только точные исполнители, включенные в магический кадр. Магический кадр, Лупа его подчеркнул еще раз, очертив всю сцену по периметру красным неоном.
Во втором действии все становится тягуче медленным, история американского дяди Амброса Адельверта (Пьер-Франсуа Гаррель) с необычной судьбой вследствие того, что он, как друг и любовник, разделяет судьбу экстравагантного сына нью- йоркского банкира-миллионера, гения и плейбоя Космы Соломона (болезненная красота декадентского эфеба Орельена Гшвинда/Aurélien Gschwind0). Племянник, то есть Зебальд, отправляется за океан и через рассказы тетушки и других свидетелей пытается восстановить сплетение судьбы Амброза. Что остается? Руины, истлевающие осколки прошлого в клочках воспоминаний, в старых фотографиях, зданиях, в флешбеках, всплывающих вдруг со дна памяти среди ночи в гостиничном номере в Иерусалиме. Метод Лупы остается виртуозным, а в некоторых сценах красота завораживает в прямом смысле слова — например, эта сцена объятий Амброса и Космы в вечном городе, так не связанном с Иерусалимом нафантазированным Космой, а теперь раздавливаюшего – грузом времени? Грузом всей трагической истории гонений евреев, которая навалилась на него вновь на фоне волны антисемитизма в Германии. Грузом собственной маргинальности -или вдруг Косма стал томиться и возжаждал чего-то большего, нежели простого удовлетворения телесных и иных материальных потребностей?
(Это еще и очень личностный для Лупы спектакль : говоря о «маргинальности и одиночестве, которые может испытывать человек из-за своей гомосексуальности», он признается, что говорит и о себе тоже). Но время тянется невыносимо долго во второй части, сказать не о чем, несмотря на то, что и Гаррель и Орельен Гшвинд предложенные им партии ведут безупречно. Все -таки вся эта идиллия с апокалиптическими нотками несколько ни о чем…Как бы то ни было, Косма после той поездки сходит с ума, попадает в сумасшедший дом, а через несколько лет туда же направляется Амброз.
В финальных эпизодах мы видим фильм ( видеаст Natan Berkowicz), в котором Рассказчик Зебальд в поисках Амброза следует по его следам за таинственным Профессором-психиатором, (теперь полубезумным стариком), туда, где была клиника. Не то преддверие ада с новым Вергилием, не то «Зона», отсылающая к «Сталкеру» Тарковского: сквозь зеленоватую дымку камера медленно всматривается в отдельные предметы и элементы пейзажа, полуразрушенные заброшенные дома, мусор, и даже застывшие «останки» живших здесь пациентов, чтобы вернуться в то прошлое, где Амброз соединится наконец в одно тело, о сладкая мечта, со своим любовником через совместный сеанс электрошока. Роль «Комнаты» играет кабинет электрошоковой терапии, и тут , возможно, впервые, мы оказываемся эмоционально соучастниками рассказанной Лупой истории. Зона, как мы помним, пропустит лишь того, кто «сокрушен жизнью, кто осознал всю мимолетность и призрачность земных суррогатных благ и удовольствий», возможно здесь в этой точке и сходятся параллельные существования Амброза и Пауля.
Crédit photo: Simon Gosselin