7 – 16 марта 2025 –Théâtre du Châtelet, Paris
Оливье Пи/Olivier Py показал свою первую постановку в Châtelet. Это « Пер Гюнт» Ибсена с партитурой Эдварда Грига -об этом спектакле режиссер-драматург мечтал много лет, но смог осуществить только сейчас, став два года назад директором музыкального театра. Пи не только сам перевел пьесу Ибсена с английского, но и сделал новую адаптацию, соединив ее с партитурой одноименной оркестровой сюиты Грига, только пунктиром повторявшей оргигинал, и в основном опиравшейся на норвежский фольклор. Теперь драма Ибсена представлена полностью, а внутри нее -продолжая, разрывая, приподнимая над обыденностью, -звучат композиции из сюиты Грига, « Утро», « Пещера Горного Короля », « Танец Анитры », « Песня Сольвейг ». Конечно, в прочтении драматурга Пи текст Ибсена повернут к современности и лишен местного норвежского колорита. Как ни странно, партитура к « Пер Гюнту », написанная Григом по заказу Ибсена специально к постановке 1874 года, впоследствии вместе с пьесой практически не исполнялась, а только в концертных версиях. Успех длинного, почти четырехчасового спектакля Оливье Пи, вероятно, откроет новый этап в сценической истории « Пер Гюнта ».
Постоянный сценограф Оливье Пи Пьер-Андре Вейтц/Pierre-André Weitz как всегда придумал очень знаковую декорацию. Высокие силуэты северных домиков, немного сказочных, акссесуары условной Африки, типа пальмы и обезьян, и сумасшедший дом в Каире, который Вейц поместил в преисподнюю под сценой. Но главное сценографическое решение разворачивается не здесь на подмостках, а на прозрачном занавесе в глубине – на него все действие проецируются таинственные черные тени от установленной на авансцене миниатюрной карусели с резными фигурками. Зачарованный мир, сновидения, дьявольские наваждения? Вообще-то черный тон превалирует и в костюмах, за исключением сцен с троллями и Анитрой, а в финале на черном заднике взойдет зловещая планета цвета пепла.
Музыканты (Orchestre de chambre de Paris) помещены на сцене перед этим тонким занавесом, так что тени иногда проходят сквозь них, и создается впечатление, что оркестр является частью сценического действия, а не аккомпанементом ему. Нордическая манера сдерживаемой внутренней страсти, с которой дирижирует оркестром эстонка Ани Тали/Anu Tali, тоже вписывается в стиль норвежских авторов.
Пера играет знаковый актер Пи Бертран де Роффиньяк/ Bertrand de Roffignac. В первой части Пер во многом напоминает его же Арлекина из эпопеи Оливье Пи «Моя восторженная юность»/ «Ma jeunesse exaltée » —такой фривольный и виртуозный лицедей, фантазер, враль и неотразимый соблазнитель всех и вся. И темный мир примитивных односельчан (все в черном, и все похожи, в их тусовку затесался и сам Пи- он говорит, что ему всегда хочется быть внутри спектакля, поэтому придумал себе маленькую роль), и мир троллей, представленный в манере веселого кабаре,- все в форме избыточно-театральной ярмарочного представления, столь любимым режиссером.
Пер хочет вырваться из обыденности, которая его гнетет, как всякого поэта ( тут отсылка к автобиографическим персонажам авторского театра Оливье Пи), поэтому он отправляется в поисках самого себя в странствия по бескрайнему миру — что, возможно, всего лишь проекция нечистой совести Пера, и он, по- сути, попадает в заманчивые и опасные владения дьявола. В путешествиях Пера Роффиньяк переигрывает со свойственным ему темпераментом, африканские эпизоды не отличаются воображеним, а стиль танцевальных вставок смотрится каким-то анохронизмом. Тон резко меняется в финальной части —Роффиньяк вдруг находит внутри своей палитры более сложные краски, постаревший Пер – разочарованный усталый странник -становится интересен.
На самом деле, все действие спектакля Оливье Пи закольцовано вокруг двух очень сильных эмоциональных кульминаций — смерти матери и возвращения к Сольвейг. Вообще, вся линия матери (в этой роли верная актриса Пи многих десятилетий Селин Шеен/ Céline Chéenne), здесь усилена, становится особенно понятно, что Пер, выросший на ее чудесных историях и сказках, которыми она защищала любимого ребенка от страшных реалий жизни, только таким фантазером и мог родиться. И связь эта глубинная между ними с годами не иссякла — возвратившийся после злоключений у троллей Пер залезает в лоханку, и мать его купает, почти как маленького. В сцене смерти Пер отчаянно исступлённо нежно -здесь он впервые сбрасывает маску обалдуя, -пытается заговорить умирающую мать, спасти… Ну и ,конечно, трагический накал поддерживается партитурой Грига.
В финале жизненного пути Пер Гюнт оказывается перед лицом собственной пустоты. Нет никакой решительно возможности увернуться от Пуговичника, который гонится за ним, чтобы перелить заново душу никчёмного. И тут, словно наперекор хаосу и вульгарности материального мира включается музыка, возвышенная чистота голоса Сольвейг (португальская сопрано Ракель Камаринха /Raquel Camarinha): строгая, словно нездешняя красота верной возлюбленной как отзвук иного, горнего мира. Последняя сцена, когда Пер замирает у ног Сольвейг «Моя возлюбленная, моя жена, моя мать, моя отчизна», и засыпает, словно осенённый благодатью, это и возвращение к детской невинности, и апофеоз жертвенной женской любви. Только ей и спасемся, только через нее возможно и останемся сами собой, и не попадем на переливку к Пуговичнику.
Crédit photo: VAHID AMANPOUR