19 апреля 2016-30 июня 2016 –Théâtre de l’Oeuvre
Питер Штайн поставил в Парижском театре «L’Оеuvre» «Последнюю ленту Крэппа», превратив персонажа Сэмюеля Беккета в очень старого и грустного клоуна. Неисчерпаемость бытия, где по Беккету, все «может быть», заменена вполне конкретным наблюдением за распадом конечного человека, трагикомического в своем стремлении ухватить осколки уходящего от него конкретного бытия- молодости или любовного экстаза. Никакой метафизики. Один из последних великих режиссеров поколения 70-х, Штайн сделал очень классический спектакль об уходящем времени, о старости, что предполагает вполне эмоциональное сострадание герою. Но Крэпп – это Жак Вебер. И какое наслаждение следить за виртуозным актером, совершенно неузнаваемым под гримом старого клоуна.
Питер Штайн ставит Беккета впервые в своей практике. По его собственным словам, режиссера занимали здесь «наблюдения за человеческим старением». Сценография –это письменный стол в круге света, вокруг которого ходит старик в белом парике, с накладным красным носом, в остроконечных ботинках и клоунской жилетке. Режиссер прилежно следует авторским ремаркам, вся пантомима открывания ящичков письменного стола, поедание бананов переданы Жаком Вебером с такой сосретоточенной серьезностью настоящего Коверного, что зал постоянно заходится в смехе. Такое ощущение, что эти бананы – последний ритуал, что соединяет одинокого старика с радостью жизнью. Так же, как и магнитофонные записи. Каждый год в день рождения Крэпп записывает на магнитофон монолог о себе. Каждый раз прослушивает старые монологи, записанные много лет тому назад, и комментирует их. С иронией и даже известным сарказмом. Но теперь Крэпп очень стар, Вебер подчеркивает его дряхлость, он бормочет, причмокивает, охает, в общем нам явлено разрушение плоти…Но на физиологии не настаивают – при всем том старик по-своему изысканно-отрешённый. Мечтатель. Для этого Крэппа возвращение к прошлому – единственный свет. Одинокий старик слушает магнитофонные монологи, записанные им самим в молодости. Хочет удержать еще раз мерцающее мгновение счастья, вновь стать тем, кто пережил экстаз любви. Что в молодости воспринималось с сарказмом, в конце жизни приобретает смысл единственной настоящей ценности. Любовь, чувственное проникновение…. Мы слышим только обрывки, фрагменты, так как Крэпп произвольно останавливает запись и перематывает бобины.
Живой голос и слушание его старым клоуном на сцене вступают в диалог: Крэпп здесь не опустошённый, о котором говорил когда-то в своем исследовании о Беккете Жиль Делез, а скорее выдохшийся. Никакой абстракции, очень чувственное описание любовного блаженства с преобладанием чисто лирической интонации. «Я мог бы быть счастлив…» Бесконечно вспоминает о той девушке из летнего дня, что «лежала на дне лодки, закинув руки под голову, закрыв глаза. Палило солнце, веял ветерок, весело бежала вода…Я попросил ее на меня взглянуть, и спустя несколько мгновений она попыталась, но глаза были прикрыты из-за палящего солнца. Я склонился над ней, глаза оказались в тени и раскрылись.( Пауза. Тихим голосом). И впустили меня». Старец переживает утрату любви, может быть единственной (хотя были и другие попытки, о которых он упоминает почти саркастически), мысленным взором возвращает образ женщины в свете. Со страстной силой ласкает контуры стола, старый динамик, словно повторяя утраченные мгновения. Он, некогда переживший озарение, следы которого ищет на старой бобине… Но ничего сентиментального. Стоически свертывает магнитофн. Все трагически незыблимо в миропорядке. С этим ничего не поделаешь. Остается последнее – просто из него выпасть. Что Вебер и делает. «Последняя лента Крэппа»- напряжённая строгость и подспудный, очень лирический порыв к невозможному свету. Явленному в той девушке на дне лодки. Прощание с ускользающим миром, в котором были эти глаза. А «дальше, – тишина». В конце Жак Вебер замирает, опрокинувшись головой на стол: Штайн нарушает заложенный в пьесе Беккета принцип незавершенности, бесконечности, подарив Крэппу конечное разрешение всей неопределенности – смерть.
Послесловие. Это последний спектакль Фредерика Франка, нынешнего директора театра Творчество (Le théâtre de l’Oeuvre). С радостью взявшись за это дело в 2012 (его, отец Пьер Франк был директором театра с 1960 по 1973 год, прежде чем возглавить другой Парижский частный театр, Hebertot), он поставил перед собой задачу сделать в частной антрепризе театр художественный. Мы видели в этом небольшим зале на 330 мест необыкновенные спектакли (см. рецензию на постановку Андре Энжеля « Реформатор »), но Франк проиграл: под бременем долгов он вынужден покинуть театр в конце сезона. Легендарный театр l’Oeuvre был открыт в 1893 году одним из создателей современного режиссёрского искусства, Орельеном Люнье-По. В последние десятилетия принадлежит к сообществу Частных театров Парижа – так сегодня называют бывший театр бульваров.
Crédit photo: Théâtre de l’Oeuvre