21 сентября-6 ноября 2016 – Comédie-Française (Vieux Colombier);
Возобновление: 4 октября-12 ноября 2017
Главная сенсация начала сезона – чеховская постановка Жюли Делике/Julie Deliquet в Комеди-Франсез « Vania », единодушно принятая критикой на «ура». Делике – из новой волны театральных режиссеров, работающих с труппой актеров-единомышленников, и это ее первая работа с « чужими » актерами. Пьеса – «Дядя Ваня», названная просто «Ваня». Ну, конечно, из глубокого русского далека конца ХIХ века чеховские персонажи вступают на сцену Комеди-Франсез французами XXI века. Ваня –словно это кто-то близкий, почти родной, кого хорошо и интимно знаешь. Для такого приближения прежде всего Чехова деликатно переписали, выбросили все, что связывало с Россией и старым временем: убрали полностью няньку Марину, поделив ее реплики между Марией Васильевной и Телегиным (Вафля здесь лицо не случайное, почти член семьи). Убрали в финале реплики про лошадей, которых ждет Астров, заменили самовар машиной для кофе, а русские напевы -джазовыми импровизациями. И что же? Чехов не только выдержал, но неожиданно продвинулся на какую-то почти обжигающую близость к нам, сегодняшним.
Это отсутствие дистанции между ними, героями Чехова, и нами, -один из главных стилеобразующих принципов Жюли Делике. Зрители расположены бифронтально, между ними, ровно посредине – длинный деревянный стол. Но не изысканный, из гостиной, а обычный, обеденный. Стол накрыт, приборы, бокалы, подсвечники. (Но свечи не зажигают, даже в ночных сценах, которые проходят в полутьме. Никаких красивостей -это тоже принцип). Вокруг этого стола и будет происходить все действие «Дяди Вани». Так что в ракурсе зрителя всегда и сцена, и публика напротив, что делает нас частью сценического пространства. Входят и выходят из зрительного зала. Так, в начале из зрительного зала появляется Ваня-Лоран Стoкер, невысокий коренастый мужчина лет сорока. Тут надо сказать , что режиссер решительно захотела приблизить всех персонажей к возрасту роли. Вспомнили, что Ване 45 (а не под 60, как сложилось в последнее время). И 37 –Астрову. Зато Елена Флоранс Виала явно старше роли. Но это настоящая парижанка, женщина без возраста, умная, сильная, наделенная особой провоцирующей привлекательностью, про которую французы говорят « avoir du chien », а русские – с изюминкой, с огоньком.
Мария Васильевна в исполнении Доминик Блан, которую мы привыкли видеть в ролях героинь, требующих высокого стиля и изысканного внешнего рисунка роли, здесь выступила в неожиданном для себя качестве: простоволосая, в огромных очках, эта нестарая женщина, ярый адепт феминизма, выглядит синим чулком, словно делая зримой внутреннюю драму несостоявшейся женской судьбы. Откуда, вероятно. ее влюбленность в обаятельного Серебрякова (они в спектакле практически одного возраста). Астров Стефан Варюпенн,молодой, сильный, харизматичный. И Ваня Лорана Стокера кажется еще более трогательно нелепым рядом с ним. Если все герои несчастны по-своему, он все-таки самый уязвимый. Сцена с Серебряковым в третьем акте –это настоящий бунт, момент экзистенциального освобождения: рушится стол, вдребезги – посуда, стулья. И всю эту непотребную бессмысленную жизнь вместе с ними-вдребезги! Третья особенность постановки– это спектакль ансамблевый. Для Делике, привыкшей работать с труппой единомышленников, это ключ, которым открываются все спектакли. В «Дяде Ване» практически не оставлено сцен на двоих, все объяснения, кроме сцен Елены и Астрова,включены в коллективное действо, в хоральные ансамблевые сцены. «Мы коллективизировали индивидуальные сцены», как говорит Жюли. Так вырисовывается главная тема этого спектакля: много одиночеств, которые обречены сосуществовать вместе. Но главная мелодия -не тоска, а джаз. Можно сказать, что персонажи в постановке Делике вступают в свободные импровизационные, я бы сказала джазовые отношения. Обычно, она работает с актерами своей труппы In Vitro на основе импровизаций. Здесь однa из тем, предложенных каждому актеру – снять короткометражный фильм с одним партнером, где они должны были идти от себя в жизни к персонажу Чехова. Все здесь происходит здесь и сейчас в прямом смысле слова.
В начале настенные часы показывают 20.30, когда спектакль закончится- 22.15. Время сценическое и реальное совпадают. Эффект присутствия- да, но не натурализм или реалити-шоу. Это именно игра, причем высочайшего класса, не случайно, собрана труппа первоклассных актеров. Импровизации вписали в текст спектакля. Например, диалог между Астровым и Войницким в ночной сцене, после всего выпитого обнаруживают бутылку коньяка, коньяк оказывается испанским, вокруг этого выстраивается чисто игровой эпизод -от испанских шуток и напитка переходят к танцу в ритмах джаза. В этой же сцене немного раньше Телегин играет на пианино, Астров подыгрывает ему на гитаре. Атмосфера пьяного, немного шального праздника. Зато Елена сыграть на пианино не предлагает. Второе действие заканчивается уходом Сони. А Елена Андреевна, оставшись одна, произносит текст, обращенный к падчерице, как внутренний монолог «Я нудное эпизодичекое лицо, я очень несчастна». В конце тихо плачет.
В первой сцене все возвращаеются в дом с прогулки с мокрыми волосами, не то в дождь попали, не то купались. Серебряков энергичный, в цветастой рубахе хиппаря сразу идет в кабинет. Елена кокетливо обернется в махровый халат и будет сушить волосы полотенценцем, в чем ей с удовольствием помогает Ваня. Серебряков здесь очень необычный. Конечно, он брюзга. Но по-настоящему и не старик, и не болен. Скорее заводной, бонвиван из поколения французских шестидесятников. В ночной сцене не мучается от подагры, а так, бурчит, и даже танцует с Еленой, так что все его жалобы на здоровье и старость-только поза. И еще он здесь кинокритик –второй акт предваряет большая сцена, в которой профессор собрал домочадцев для просмотра редкого фильма: кадры из «Вампира» Карла Дрейера (1935) сопровождаются комментариями Серебрякова о творчестве киноклассика, причем подыгрывает ему только Мария Васильевна, остальным это решительно не интересно. Этот киносеанс посреди действия – лишь часть чисто кинематографического принципа построения мизансцен: затемнения между сценами,сопровождаемые музыкальными заставками, работают как монтажные швы; четыре акта, сыгранные в единой декорации и без деления на эпизоды, выстраиваются как длинные планы, что позволяет непрерывное действие на сцене.
Анна Червинка очень психологически точно играет Соню, если внешне она так и осталась подростком, внутренне, своим непростым опытом жизни она старше других, старше Елены, и все сама про Астрова понимает, тем не менее решается на предложение мачехи : а вдруг чудо возможно? Однозначное «нет» доктора означает крушение мира в самом прямом смысле слова. У Сони истерика в конце, проговаривает весь текст « мы отдохнем » в этой истерической скороговорке. А Ваня смотрит на нее во все глаза. И улыбается прекрасной лучистой улыбкой. Конечно, про веру в этом монологе речи нет, и быть не может: с метафизикой не заморачиваются, как все типичные парижские бобо (буржуа-богема), да и французская интеллигенция вообще. Общая идея бессилия человека перед жизнью, бессмысленностью совершающегося процесса разбавлена несколько странным поведением Астрова: он в финале не только, вопреки чеховскому тексту, отказывается от предложенной на дорогу водочки, но вообще уходит в довольно мажорной тональности. Одна моя очень умная подруга предположила, что у Астрова началась новая, благородная жизнь, он, возможно, пошёл вступать в партию экологии бороться за леса!
Восторженный рецензент газеты Les Echos подытожил результат так: « Сегодня вечером Жюли Делике заставила Чехова плакать и смеяться на даче у Мольера ». В дальнейшем Делике собирается продолжить чеховский цикл уже с актерами своей труппы In Vitro. Кстати, ей самой 36 -возраст Чехова,когда он написал « Дядю Ваню ».
Crédit photo: Simon Gosselin